28 ноября 1830 года впервые было проведено вливание физраствора непосредственно в вену страдающего от обезвоживания пациента. Некий крестьянин из Астраханской губернии по имени Антип Петров стал невольным подопытным кроликом для отправленной на юг группы врачей и тем самым вписал свое имя в анналы истории. Впрочем, чаще всего удавалось обходиться просто обильным питьем, без дополнительных сложных манипуляций.

Пришедшая в положенное время зима смогла распространение хвори затормозить, и казалось, что самое худшее уже позади в этот раз дело обойдется без особых последствий. Тем не мене в марте первую вспышку зарегистрировали в Самаре, в начале апреля холера добралась до Казани, а 20 числа первый случай заражения был зарегистрирован в Москве.

Особой паники, надо признать не случилось. Я даже этому несколько удивился. Подробностей я естественно не помнил, но само словосочетание «холерные бунты», вызывало крайне неприятные ассоциации. Тут же даже сложно сказать, что именно изменилось. Возможно роль свою сыграли карантины, возможно — лучшая подготовка к холере и массовое связанное с этой болячкой просвещение, а может — общее более продвинутое состояние медицины в империи. Или то, что за последние годы простой народ немного привык доверять властям, которые много делали для улучшения жизни среднего крестьянина.

Ну и конечно то, что сам император не побоялся сунуться по очереди в каждый из крупных городов, в которые пришла хворь, тоже сыграло свою роль. Люди видели, что власть их не бросает, не пытается сбежать, спасая свою шкуру, и от этого заметно успокаивались.

Сам я холеры боялся не слишком сильно. Понимание природы распространения болезни позволяло достаточно спокойно передвигаться по зараженным регионам соблюдая элементарные меры предосторожности. Не пей сырую воду, мой чаще руки с мылом, не тяни в рот всякую гадость и будет тебе счастье — чего уж проще.

Для успокоения жителей мы достаточно оперативно на базе моего издательского дома начали выпускать «Холерный листок», в котором честно и без утайки информировали горожан об эпидемиологической обстановке — сколько людей заболело, сколько выздоровело, сколько умерло — и одновременно печатали советы по борьбе с напастью.

Как это часто бывает, людская молва изрядно преувеличивала количество заболевших и умерших, ну а публикация официальных данных помогала сбить накал истерии. Действительно, совсем по-разному влияет на общество слух о распространяющейся подобно лесному пожару смертельной «индийской хвори» и официальные данные, которые языком сухих цифр сообщают о том, что на тысячу заболевших приходится всего полсотни смертельных случаев, причем при оказании надлежащего ухода за больным этот и так не слишком высокий процент дополнительно падает до каких-то мизерных значений.

Собственно, к концу весны эпидемия уже пошла на убыль. Отдельные случаи появления болезни фиксировались и в городах севернее и западнее Москвы, в том числе и в Санкт-Петербурге, однако перерасти им во что-то большее не удалось. Больные, которым за обращение в больницу и время, проведенное на карантине, выплачивалась небольшая денежка, — тут мы ничего не изобретали, а воспользовались опытом борьбы с чумой по методу Григория Орлова — оперативно изолировались и достаточно быстро вставали на ноги. Умирали в основном только либо пожилые люди, чей организм был и так подточен целой кучей сопутствующих болячек, либо малые дети. Ну а к детской смертности тут и вовсе отношение было, мягко говоря, философское.

По итоговой статистике собранной Министерством внутренних дел за год эпидемии в Российской империи было зарегистрировано 156 тысяч случаев заболеваний, из них только 15 тысяч закончились смертельным исходом. Причем самые большие потери понесли именно южные губернии — Астраханская и Закавказье, — где качество медицины заметно отставало от центральных районов страны.

В целом же мне показалось, что через этот кризис мы прошли достаточно спокойно, холера позволила мобилизовать все медицинское сообщество империи и способствовала распространению знаний по гигиене даже среди простых крестьян. Одно дело, когда тебе рассказывают некие весьма абстрактные правила, которые можно исполнять, а можно и не исполнять, и разница на первый взгляд не слишком заметна, и другое дело, когда от их соблюдения прямо зависит твоя жизнь. Тут уж самый темный землепашец задумается. Впрочем, далеко не везде было все так благостно, к сожалению.

Не смотря на всю просветительскую работу, случались отдельные случаи бунтов, погромов и убийств представителей администрации и врачей. Мы на такие эксцессы реагировали максимально жестко, попросту отправляя зачинщиков на плаху, а провинившиеся селения скопом высылая в сторону Иркутска.

— Ваше величество, — я подскочил навстречу вошедшему в комнату человеку.

— Что там, Николай Федорович? — Лейб-медик устало стянул с лица тканную маску и вытер ею же проступивший на высоком лбу пот.

— Александра Федоровна удачно разрешилась, — вымученная улыбка медика говорила только о невероятной усталости. В этот раз роды длились целый день и вымотали всех. Даже меня, хотя я, казалось бы, ничего не делал, просто сидел и ждал. — Это мальчик. Тринадцать с половиной вершков, одиннадцать фунтов. Богатырь.

Шестьдесят с копейками сантиметров и четыре с половинной килограмма, мысленно перевел я нормальные единицы. Моя борьба за метрическую систему продолжалась уже больше двух десятков лет, и к началу тридцатых обе системы в империи уже существовали, по сути, параллельно. В технической и научной сфере пользовались удобной метрической системой, а в быту и торговле пока продолжали использовать привычную «имперскую».

— Вы мой волшебник! — Я бросился обнимать медика, который к такому проявлению чувств был явно не готов.

— Извините, ваше величество, — Арендт с определенным трудом — и определенным смущением — вырвался из моих объятий, отстранился и продолжил мысль. — Однако я должен с вами серьезно поговорить насчет здоровья императрицы.

— Что с ней?

Мы сели за чайный столик, медик налил себе из графина стакан воды, выпил и принялся объяснять.

— Видите ли, ваше величество, несмотря на то, что ребенок не первый, роды прошли крайне тяжело. С осложнениями, — увидев, как я дернулся, Арендт поспешил пояснить, — нет сейчас с ее величеством все нормально. Она, кажется, заснула. Однако…

— Да говорите уже, как есть, черт побери! — Не сдержался я, глядя на то, как медик подбирает слова. — Простите Николай Федорович.

— Как я уже сказал, — врач только кивнул головой, — роды прошли с осложнениями. Ребенок крупный, а сама Александра Федоровна женщина достаточно тонкой конституции. Пришлось… Э… Кое-что зашивать.

— Это опасно?

—