Заполнив лист, я перевернула страницу альбома. Вдруг подумала об Юнсу, находящемся где-то далеко-далеко от центра искусств, и вспомнила слова одного профессора, бывшего заключенного на долгий срок, о том, что зима в тюрьме – это человечное время года. А лето – сезон, который пробуждает ненависть к сокамерникам. Мне привиделись мускулы молодого Юнсу, изнывающего в кандалах от духоты и жары, которая усиливалась из-за температуры тел сидящих в тесноте сокамерников, учитывая, что наручники снимали только при перемене одежды. Он как-то обмолвился, что терпеть не может жару, поскольку ему все детство приходилось скитаться по холоду. Наручники не давали нормально утереть пот… Красные рубцы от них начинали гноиться из-за той же жары. «Сейчас стало получше. Раньше, по словам старожилов, летом в ранах на запястьях заключенных с высшей мерой заводились личинки мух», – рассказывал офицер Ли, смазывая запястья Юнсу мазью, которую я приносила. Неосознанно вместо фонтана на площади с ребятишками и мороженым, символом счастья, я начала делать набросок Юнсу: его бледные запястья с голубоватым рисунком вен из-за того, что его открытые участки тела видели солнце только на получасовой прогулке; отливающие серебром наручники и израненные тыльные стороны ладоней; глаза, пристально изучающие меня. «Вы не представляете, с каким нетерпением я жду четверга! Как бы я хотел, чтобы всегда были только четверги», – так он писал в письме. Как ребенок. Эта его наивность порой обескураживала. После встречи я все время чувствовала себя виноватой за теплые летние солнечные лучи, освежающий ветер и прохладу помещений. Каждый раз, когда я потягивала бодрящий лимонад из стакана, наполненного льдом, или когда пила свежее пиво из предварительно охлажденного стакана с морозным узором на стекле, я непременно видела перед собой лицо Юнсу. И каждый раз степень моего наслаждения уменьшалась обратно пропорционально заплаченным за все это деньгам. Одна мать после того, как ее сыну вынесли смертный приговор, поселилась перед сеульским изолятором в малюсенькую каморку размером с тюремную камеру, в которой существовал ее сын, и зимой жила в ней без обогрева, а летом – с закрытыми окнами. Она была глубоко верующей в Будду женщиной, каждый день делала три тысячи поклонов в сторону изолятора и каждый день навещала сына. И, кто знает, может, небеса были тронуты всем этим. В конце концов ему смягчили наказание, заменив смертную казнь на пожизненное заключение, и его история стала легендой сеульского изолятора. Как-то на одной вечеринке друзья завели разговор об армейских делах, и я помню, как один из парней сказал не насмехаться над армией Республики Корея: когда он служил офицером разведки в войсках на передовой, было строго запрещено отправлять в демилитаризованную зону (на границу между Севером и Югом) бойца, у которого нет матери. Выходит, все матери – живое олицетворение истинной любви.

Вдруг кто-то подошел ко мне и легонько потрепал по плечу, выдернув из размышлений. Старший брат был одет в темно-коричневый костюм. Мне даже стало немного жаль его – в этот жаркий летний день ему приходится быть при параде. Если задуматься, это тоже своего рода мундир.

– Рано ты приехала! – сказал он, но, когда увидел мой набросок рук в кандалах, сразу же помрачнел.

Я закрыла альбом. Обмахиваясь конвертом с документами, словно веером, он спросил с осуждением:

– Ты все еще ходишь туда?

Конечно, мне было известно почему. Ничего не ответив, я взяла его под руку, и мы направились в прохладное помещение ресторана. Сделав заказ, я мельком взглянула на конверт в его руках – похоже, он заранее купил билеты на концерт. Заметив это, брат ответил, что жена попросила его заехать за ними по дороге.

– Ах, какие же замечательные мужья получаются из прокуроров Республики Корея! – проговорила я. Он усмехнулся.

– Ничего не поделаешь, перед концертом она настолько взвинчена, что порой мне кажется, что мое очередное судебное заседание – семечки по сравнению с этим… Не выполнить ее просьбу себе дороже.

Все мужчины нашего дома, включая умершего отца, относились к женщинам уважительно. Как говорила мать: «Непонятно, чего только им не хватает, на цыпочках ходить перед женами!» Мы старались как можно дольше оттягивать главный разговор – о матери.

– Знаешь, жена Ючани… – заговорил старший брат о самом младшем. Даже скорее о его жене, которая в прошлом была актрисой: ее творческим псевдонимом было имя Сорина, а по-настоящему ее звали Со Ёнджа. Все равно стол еще был пуст; к тому же мы оба прекрасно знали, что наслаждаться едой и одновременно обсуждать дела матери – абсолютно несовместимые вещи. По сути, мы начали с нейтральной территории. – Пришла ко мне в прокуратуру. Даже предварительно не позвонив…

Пережевывая канапе с лососем, я внимательно смотрела на брата. Когда речь заходила о Со Ёндже, я испытывала больше комфорта, чем когда упоминали старшую невестку – пианистку, или среднюю – врача.

– Так вот, пришла и без предупреждения набросилась на меня с просьбой, чтобы полиция отпустила вора, который на прошлой неделе залез к ним в дом, а сейчас находится под следствием.

– Надо же, даже такое у них случилось?! Странно, что миссис Со Ёнджа так себя повела… Может, он ее бывший приятель?

Брат прервался и зацокал. Я решила настроиться на серьезный лад.

– Проблема в том, что этот тип был схвачен на месте преступления с драгоценностями. Однако миссис Со Ёнджа… Тьфу… Ты заладила, миссис да миссис, вот и я вслед за тобой… – выговорил он мне с улыбкой.

Казалось, мы с ним вернулись в прежние времена, болтали как старший брат с сестренкой. Прямо как перед моим пятнадцатилетием, когда он получил свою первую зарплату, обучаясь в институте по подготовке судебных кадров и проходя практику в суде. Тогда он позвал только меня и перед домом купил мне не обыкновенную ледышку на палочке, а сладкое тающее во рту мороженое в вафельке – сейчас эти события кажутся далекой сказкой.

– Однако младшая сноха не заявила на этого охламона в полицию. Да что там полиция! Она его поймала, накормила, отмыла и даже обувь ему купила, после чего отправила восвояси. Ючхан был не в курсе и спустя несколько дней после этого случая, вернувшись домой, увидел, как этот сопляк миссис Со Ёнджу, тьфу ты боже мой… жену брата… на диване в гостиной душит, вцепившись в горло. Это беременную-то женщину! Естественно, он бросился на него и задал трепку по первое число… Тут-то и выяснилось, что ему только на словах пятнадцать лет, а на деле – дохлик, ростом с третьеклассника. Тогда-то Ючхан и узнал, что этот парнишка уже один раз попадался его жене на краже. Разве будет он молчать, оставив все как есть? Он поволок этого пацана в полицию… А жена пришла просить, чтобы его освободили…

Я совсем запуталась, что к чему. Старший брат улыбнулся и выпил бокал хереса, который принесли как аперитив.

– Я тут узнал, что, оказывается, третья невестка у себя в районе известная личность. Если мимо проходит нищий, она домой его приведет, отмоет и накормит, а когда в округе чернорабочие на стройке после тяжелого труда устраиваются на земле, чтобы перекусить, зовет их к себе и накрывает на стол… Так что в их доме побывало немало бродяг, на батальон, может, и не потянет, но с роту точно наберется. Таких выходок Ючхан не вытерпел и, предложив развестись, ушел из дому.