Шрифт:
Закладка:
Разумеется, мы посещали и зрелища, и аттракционы, и музеи, которые по определению интересны – такие, как военно-морской, художественные и зоологические. У Валика самое большое впечатление, а в последствии и след в жизни оставил военно-морской музей.
Начало Великой Отечественной войны
В разгар лета дядя Вячик получил из военкомата повестку, обязывающую его явиться 22 июня на переподготовку. Такие переподготовки были в то время для молодых людей его возраста обычны. Дядя Вячик перед отъездом приехал к родителям, переночевал и утром 22-го пошел на залив искупаться. Был прекрасный солнечный день.
Нас с Валиком послали за батоном. Вернувшись, мы увидели у окна, из которого был выставлен радиоприемник, плачущих женщин. Передавали выступление Молотова о воздушных налетах немцев на наши города. Не дождались мы удобного момента, чтобы присоединиться к победителю – немцы начали войну раньше, исходя из своих расчетов удобного для них момента, наплевав на все договоры и договоренности.
Это моё личное мнение, основанное на рассуждениях в СМИ об известных историкам документах, по которым они делают порой, на мой взгляд, на удивление нелепые выводы. Естественно, мои умозаключения для таких историков еще более нелепы.
После того, как Гитлер понял, что Сталин его надул с Пактом Риббентропа Молотова, он не оставил попытки посеять непримиримую вражду между нами и Антантой, и предложил Сталину создать «Ось Берлин – Москва – Токио». Сталин с готовностью согласился на условии, что в сферу нашего влияния войдет Болгария («Цена победы» Эхо Москвы 2011 год). Гитлер завыл от досады – Сталин замыслил получить в руки клещи, губками которых, сомкнув их с севера и с юга, он, встав на сторону Антанты, оторвет от Германии нефтяные скважины Румынии и положит её на лопатки. Сталин в своих притязаниях не называл Румынию, но замысел и так был понятен. Наше присоединение к Антанте было возможным. Быстрой победы Германии над Англией не получилось. Десант на острова не состоялся. При неограниченных ресурсах английских колоний, перспектива для Германии вырисовывалась весьма неопределенной. Предстояла затяжная война.
Сталин, трезво оценивая обстановку, ошибся, полагая, что Гитлер, наткнувшись на ожесточенное, равновеликое его агрессивности, сопротивление на западе, не решится в ближайшее время открыть восточный фронт. Сталин, сам склонный поступать расчетливо, не оценил способность Гитлера пойти на риск, так что мы, он думал, имеем время для подготовки, и «тихонько» готовились. Я читал об эпизоде того времени, как солдаты в воинском эшелоне перевозившем их с востока на запад, читали газету с текстом, что «ТАСС уполномочен заявить», что никакой переброски войск с востока на запад мы не осуществляем. Мы старались все делать так, чтобы не провоцировать немцев. Посол Германии в России искренне не желающий войны с нами, сообщал в Берлин, что Сталин нацелен на мирные годы, и настрой в стране и в армии мирный. Посол своими силами старался предотвратить войну, а получилось наоборот – Гитлер понял, что Сталин к немедленной войне еще не готов, и пока на западе сухопутной войны нет, решил бить поодиночке. Молниеносно разгромив Красную армию (Блицкриг), как это ему удалось на западе, приобрести промышленные районы, недоступные английской авиации, и ликвидировать угрозу с востока. А, в конечном счете, захватить вожделенные «Восточные территории».
Было решено ускорить разработку «плана Барбаросса», а мы ускоренно перевооружались, и за «Тринадцать лет», отпущенных нам историей, сумели создать промышленность способную производить СВОИ самолеты, СВОИ моторы, СВОИ танки, СВОИ реактивные минометы. Мы ожидали нападения, и, всё же, начало войны для нас было внезапным.
Немцы, используя классический прием дезинформации, сливали нашим разведчикам одно за другим ложные секретные сведения о времени нападения, каждый раз убеждая: «вот теперь-то уж самое достоверное», таким образом, дезавуируя эти сообщения. Демонстрируя «истинное» миролюбие до последнего дня немцы продолжали по согласованному графику поставлять нам станки и оборудование для производства вооружения, а мы в ответ зерно и ферросплавы (ЭХО Москвы). Разумеется, мы, стремясь как можно дольше не вступать в эту империалистическую схватку, дожидаясь революционной ситуации, не могли произвести превентивный удар. Даже когда и посол Германии, рискуя жизнью, сообщил нам о предстоящем нападении, Сталин решил, что это провокация.
Мы не привели войска в состояние готовности ответить на нападение незамедлительным ответным ударом, и даже начали работы по консервации, что фактически в это время вывело из строя артиллерию. Это была стратегическая ошибка Сталина – наша авиация была уничтожена на аэродромах, наши танки не успели вступить в бой. Летчики не сидели в самолетах, танкисты не сидели в танках. Самолеты и танки не были снаряжены к бою.
И, как пишет в своих мемуарах (Новая Газета 2013 год) сотрудник германского посольства Густав Хильгер: «Отсутствие малейшей психологической готовности в русском народе к возможности этой войны с Германией было одной из причин отсутствия боевого духа, проявленного Красной Армией на первом этапе войны», от себя добавлю: и массовой сдачи в плен, полагая, что через день очнемся и будем освобождены.
Роль внезапности, конечно, велика, но она не оправдывает бегство нашей армии за первые 19 дней на 600 км, пробежав более половины пути до Москвы.
Я согласен с теми, кто говорит, что одной из причин катастрофы первых дней войны является проведенное Сталиным обезглавливание армии. На мой взгляд, это обезглавливание армии блокировало у оставшихся в живых способность к самостоятельности, к активному самостоятельному мышлению и действиям.
Анализ героического сопротивления пограничных войск и разгрома строевых частей наводит на мысль, что Сталин и Генеральный штаб не изучили, и не проанализировали в достаточной мере действия германской армии при покорении Европы, а в результате не ориентировали нашу армию на ведение маневренной войны. Это было четвертой причиной наших неудач.
Да, навязанное Гитлером время схватки было внезапным для Сталина, но равновесия он не потерял. В доступном историкам журнале рабочего дня Сталина зафиксировано, что в первые же сутки Сталин принял 18 человек, получая от них сведения и направляя их деятельность. Некоторые из них были в этот первый день не единожды. В первые же часы был составлен текст сообщения о нападении Германии, с которым было поручено выступить Молотову. Выступление Сталина в этот момент носило бы оттенок легкой поспешности, для его выступлении требовалась глубокая оценка всей военно-политической обстановки.
Уже через день Сталин понял, что фронт рухнул, и 24 июня был создан комитет по организации эвакуации промышленности, в первую очередь военной и самолетостроения, за Волгу, куда не могли долететь германские бомбовозы. И не надо путать Сталина – изувера, велевшего перед расстрелом своего верного слуги Ежова еще и помучить его избиением, Сталина прохлопавшего начало войны и Сталина организатора предвоенной индустриализации страны и реального Главнокомандующего в войне.
В этой связи мне вспомнился «93 год» Гюго. Там, сорвавшуюся во время шторма с места корабельную пушку, которая могла проломать борт, остановил и закрепил с риском для жизни матрос, которого за это наградили орденом, но пушку эту до этого плохо закрепил этот же матрос, и его за это расстреляли. Так и Сталина за организацию победы отметили высшим образом, поместив его рядом с Лениным в Мавзолее, а затем, за творимые им превентивные репрессии, выволокли из Мавзолея и бросили в яму, и «стреляем», «стреляем» – стреляем, опасаясь, что он выйдет из могилы и приведет к власти «Рабочих и крестьян».
Но не так это было, потому что Хрущев сам был бойцом Мировой революции и не мог он её осудить, и репрессии были против личностей, а модернизация для всей страны, так что из Мавзолея его вынесли и положили в могилу рядом с Мавзолеем. Пережившим войну было наплевать на Ежова, Мандельштама и иже с ними – немца прогнали, карточки отменили, хлеба можно есть вволю, а там глядишь и заживем – вон у нас теперь сколько союзников…. Искусство руководителя в том, чтобы вызвать у подданных чувство удовлетворения «хоть таким» настоящим и посеять надежду и веру в лучшее будущее. С этой надеждой мы и жили.
Слушавшие Молотова женщины поняли, что это
