вкус поджаренной рыбы. Выходило, что мама помнила даже больше, чем Идзуми.

Когда у мамы диагностировали болезнь Альцгеймера, Идзуми стал в разговорах с ней часто упоминать какие-нибудь истории из прошлого. Из своей памяти, которая, к сожалению, не сохранила ничего из детского бессознательного периода, он выкапывал все новые и новые эпизоды. Идзуми считал, что таким способом можно поддерживать в тонусе мамино сознание, на которое посягала деменция.

Он рассказывал про все на свете. Про книжку с картинками – там было про мальчика и всяких монстров, – которую он каждый вечер упрашивал маму читать ему вслух, отчего со временем даже истерлись уголки страниц; про сладкую морковь, тушеную в сливочном масле с сахаром, как мама всегда готовила; про синюю игрушечную машину, у которой куда-то делось одно из зеркал заднего вида; про помидоры черри, которые они с мамой пытались вырастить на заднем дворике, пока на растении не поселились гусеницы и оно не засохло; про своего одноклассника, который круто умел рисовать и делал собственные комиксы; про плюшевую панду, которую Идзуми не позволял выбрасывать вплоть до того момента, пока не перешел уже в седьмой класс. Но и в этих рассказах мама периодически находила неточности, и ее версия, как и в случае с морем и озером, в большинстве случаев оказывалась более достоверной. Так, мама тушила в масле с сахаром не морковь, а тыкву; машинка же была красного цвета, а не синего.

Даже мама с прогрессирующей деменцией помнила.

У нее на самом деле всегда была поразительная память.

Каждый раз, когда Юрико вносила справедливые уточнения, Идзуми все больше удивлялся тому, насколько смутная его собственная память и как гибко она перестраивается.

Взгляд Идзуми случайно упал на мамины руки: они придерживали лежавшую на коленях косметичку с цветочным узором. Это был подарок, который сын вручил Юрико какого-то первого января на день рождения. Кажется, тогда он учился в седьмом классе. Мама была в восторге.

Не было и дня, чтобы она выходила из дома, не взяв с собой косметичку: непременно клала ее в сумку. Прошло уже больше двадцати лет, и ткань изрядно выцвела, но само изделие смотрелось по-прежнему аккуратным: на нем не было ни пятнышка грязи.

– Ого, ты до сих пор ее хранишь! – не мог скрыть изумления Идзуми. Он указал на косметичку.

– Естественно, мое маленькое сокровище, – объяснила Юрико и провела белой рукой по сумочке.

Однажды – Идзуми тогда ходил в старшую школу – мама потеряла эту косметичку. «Где же я могла ее оставить?» – приговаривала она, беспокойно переворачивая в поисках весь дом. Кроме того, на протяжении пяти дней с момента обнаружения пропажи она регулярно ходила в пункт полиции, ведь туда могли принести найденный предмет. Юрико также несколько раз досконально исследовала дорогу от дома до станции и обратно, но и здесь не нашла косметички.

– Прости, Идзуми, ты так старался, выбирал, а я взяла и потеряла…

– Да ладно тебе. Из-за какой-то безделушки так убиваться!

Я тебе новую косметичку куплю!

Идзуми никак не задело то, что мама потеряла его подарок, а вот Юрико, по-прежнему не в состоянии успокоиться, скрылась в спальне. Теперь и Идзуми не мог найти себе места, но тут раздался спасительный телефонный звонок – из полиции. «Нашлась косметичка, которую вы искали. Можете забрать ее у нас в любое удобное время».

Услышав такую новость, мама тут же побежала в полицию. Когда ей передали косметичку, она изящными белыми пальцами крепко прижала к себе дорогую ей вещь.

«Ни в коем случае больше не допущу, чтобы она потерялась!» – поклялась тогда Юрико.

Идзуми стало любопытно, что же хранится за цветочными стенками косметички. Он никогда и не заглядывал внутрь. А сейчас его почему-то одолевал соблазн тайком посмотреть на содержимое.

Такси съехало с прибрежного шоссе, и практически сразу за передним стеклом показалось здание с серой черепичной крышей, которое было построено в традиционном стиле. Теперь это новый дом Юрико. Она, неподвижно сидевшая рядом, напряженно смотрела на открывшуюся впереди картину. Должно быть, переживала. Идзуми заметил, что руки, которые сжимали косметичку, слега задрожали. Его пронзило ощущение, будто он бросает маму.

– Я буду на выходных тебя навещать, – сказал зачем-то Идзуми, и слова эти походили на оправдание, хотя его никто не винил.

– За меня не переживай. У тебя наверняка работы невпроворот, да и ребенок у вас же скоро родится, так что ты уж лучше о Каори позаботься, – ласково успокоила мама: она словно читала сына как открытую книгу.

* * *

У пансионата уже стояли Мидзуки и ее дочь, вышедшие встречать новую постоялицу. Вещи из багажника такси выгрузили и, отодвинув створку раздвижной входной двери, занесли в дом. Девушка, медленно продвигаясь по доскам деревянного пола вглубь дома, объясняла, что где находится:

– Здесь у нас туалет. Тут ванная комната. В той комнате располагается персонал. Напротив той двери – обеденный стол, за которым все собираются на завтрак, обед и ужин.

– Туалет здесь… Тут ванная… – тихо повторяла, указывая на ту или иную дверь, следовавшая за девушкой Юрико. Она изучала дом, и ее узкая спина разворачивалась то вправо, то влево.

Под скрип деревянных ступенек мать с сыном поднялись по лестнице на второй этаж, где дочь Мидзуки провела их по комнатам других постояльцев. «Добрый день! Меня зовут Касай Юрико. Теперь я буду жить с вами. Надеюсь, мы хорошо поладим», – представлялась мама. Среди обитателей были и такие, кто из-за прогрессирующей болезни уже не мог ничего сказать Юрико в ответ, но она все равно с почтением приветствовала каждого нового соседа и вручала ему специально подготовленные наборы печенья.

– А это ваша комната.

Дверь, на которую указала девушка, находилась в конце второго этажа – комната была угловой. За отодвинутой занавеской распласталось поле дайкона, а за ним виднелась глубокая синева моря.

– Вам повезло: в нашем пансионате из комнаты вид на море открывается только здесь, – радостно заметила Мидзуки, зашедшая следом.

– Вид на море – только здесь… – повторила Юрико, переваривая значение этих слов. Ее широкая улыбка говорила о том, что ей на душе стало легче.

Оставалось разложить вещи. Из дорожных сумок мать с сыном достали парочку комплектов сменной одежды и небольшую вазочку, средства личной гигиены, карманное радио, фен и еще несколько необходимых электроприборов. Немногочисленные пожитки быстро рассредоточились по пространству в десять квадратных метров, и комната была полностью укомплектована для дальнейшего использования. Переезд был завершен, едва успев начаться, и теперь Идзуми с мамой просто сидели на кровати и молча наблюдали за поведением опаляемого солнцем моря.

Вероятно, сознание Идзуми