— Если ты и вправду полагала, что я не возьму своего, то мне придётся тебя сейчас сильно в этом огорчить.

Его хриплый шёпот, чем-то похожий на звериное рычание, прошёлся не только по моим раскрывшимся от изумления и испуга губам, но и процарапал по сознанию и нервам своей звучной вибрацией, достигшей даже самых глубоких недр моего оцепеневшего тела. Будто разрядом тока, от которого хочешь, не хочешь, но вздрогнешь. Правда, всё равно не успеешь осознать происходящего. Особенно в тот момент, когда сильные мужские руки крутанут меня на месте, уводя куда-то в сторону, перехватывая за запястья и распиная буквально по огромному стеклу плотно закрытых дверей.

Я только и успею, как испуганно всхлипнуть, интуитивно вжимаясь ладонями в холодную поверхность стеклянного экрана и боясь не просто пошевелиться, а хотя бы обернуться и что-то сказать стоявшему за моей спиной Стаффорду. Хотя бы взмолиться и попросить остановиться. Но у меня пропадает дар речи вместе с чувством самосохранения. А треск разрываемой на мне одежды и вовсе парализует своей шокирующей, ещё и осязаемой кожей «мелодией», будто мгновеннодействующим ядом. И, нет, меня не оголяют полностью. Просто рвут ткань дорогостоящей блузки и юбки там, где Рейнальд считает для себя нужным — на груди и ягодицах. И делает это весьма профессионально, пугая меня с каждым новым и беспощадным рывком всё сильнее и сильнее.

— Я собирался было дать тебе ещё пару дней на восстановление, но… думаю, в свете нынешних событий, это было бы явным перебором. — и снова хриплое «рычание» ликующего зверя обжигает и вспарывает мой рассудок, подобно рукам, которые расправляются с моим лифчиком, чтобы уже через пару секунд снова оплести моё горло одной большой ладонью, а другой сжать полушарие левой груди. Заставляя немощно втягивать ртом прохладный воздух и дуреть… От чужого голоса. От чужих грубых ласк. И от вжимающегося в мою спину чужого тела. Мощного, твёрдого и будто накачанного животной похотью, которая теперь проникала и в меня при каждом его бесстыжем трении о мои голые ягодицы и раздвинутые бёдра.

— Учитывая, как ты кончала при дефлорации, думаю, лёгкая боль едва ли помешает тебе сделать это и сейчас.

Если бы он просто это говорил, как говорил в машине, на безопасном расстоянии. Но нет же. Сейчас всё было иначе. Сейчас он прижимался щекой к моей щеке и уху, и его треклятый дьявольский баритон проникал мне под кожу и череп с каждым его чёртовым словом, пока его жадная ладонь шарила по моему телу. Без щадящей нежности сжимала мои груди, пальцами сдавливала соски, заставляя меня то и дело всхлипывать или шипеть сквозь зубы от боли. От невыносимо сладкой боли, чьи шокирующие острые иглы впивались в мои эрогенные зоны, доставая даже онемевшую и надрывно пульсирующую киску, воспалившуюся всего за несколько секунд до такой степени, что я уже не понимала, что со мной вообще происходит. То ли я уже кончаю, то ли просто так сильно перевозбудилась, из-за чего уже находилась на грани. Готовясь кончить от любого неосторожного движения или действия Стаффорда.

— Маленькая интриганка и лживая бесстыдница. Хотела подрочить себе в своей комнате? Или, думаешь, я не понял, как ты завелась ещё в машине, когда я приказал мне отсосать.

Я неосознанно застонала, едва не задохнувшись, бездумно задрожав и беспомощно царапнув стекло онемевшими пальцами, когда Рейнальд оставил мою грудь в покое и, пройдясь ладонью по животу, накрыл мне лобок, а потом и киску. А потом и вовсе проник в святая святых. Проник между припухшими половыми губами своими знающими пальцами, тут же добравшись до клитора и интимных складок и заскользив по ним греховной лаской. Вернее даже, показательно проверяя, насколько я там уже мокрая и уже готовая его принять. Настолько показательно и откровенно, что я не сумела сдержаться от немощного стона. Как и от шокирующей дрожи, особенно когда он начал массировать мне клитор и время от времени растирать едва не всю промежность. Пока, в конечном счете, не проник пальцем в вагину и не надавил там на ноющую и воспалившуюся ещё больше от его вторжения точку, заставив тем самым меня едва не кричать. Несколько жестких, буквально трахающих толчков, и я уже была готова полезть на стенку.

— Только, боюсь, самостоятельно ты бы до такого себя всё равно не довела. Тем более без мужского члена… Бл@дь! Да ты просто нешуточно завелась. Даже смазки не нужно. Течёшь буквально, как сучка…

Господи, да что он творит? Так как меня уже буквально трясёт, и я понимаю, насколько мне этого мало. Ничтожно мало! Его палец не настолько осязаем, чтобы прочувствовать его проникновение каждой возбуждённой клеточкой изнывающего лона. Мне нужно больше. Намного больше. Даже если будет больно, как в самый первый раз…

Кажется, ещё немного и буду его об этом умолять. Но, Стаффорд, похоже, всё понял и без лишних слов, вскоре убрав руку и едва не заставив меня взвыть от чувства убийственной неудовлетворённости. Правда, ненадолго. Всего на несколько секунд, надавив мне на поясницу ладонью и вынуждая прогнуться, придавая мне ещё более развратную позу, схожую с той, когда он меня впервые здесь почти так же ласкал. Так же, но не так.

Сегодня всё было по-другому, и он совершенно со мной не церемонился. И, казалось, всё происходило так быстро, будто меня погружали с головой под воду, а потом так же резко вытягивали на воздух. Раз за разом. Не давая мне ни опомниться, ни понять, что происходит и с какой целью всё это со мной делают.

И когда Стаффорд снова коснулся моей выпяченной и раскрытой промежности, я тоже не была к тому готова, снова застонав в голос и не сразу сообразив, что это были уже не его пальцы. Слишком крупная и более упругая плоть, заскользившая по моим влажным складочкам и клитору уже знакомыми ощущениями, пока, в конечном счете, её крупная и очень гладкая вершина не уткнулась во вход вагины и, без особых церемоний, вспорола меня одним резким толчком.

Конечно, я вскрикнула и, конечно, попыталась за что-нибудь схватиться, чтобы отпрянуть от мужчины, вернее, от его большого члена, на который он меня только что буквально насадил. И, конечно же, он мне не дал ничего из этого сделать, крепче сжав пальцы одной руки на моей шее уже сзади под затылком, а другой вцепившись мёртвой хваткой за таз у ягодицы.

— Будешь там сжиматься, будет ещё больней. Расслабь мышцы, Дейзи. Станешь это делать, когда научишься использовать их по назначению…

Боже правый, о чём он? Да и зачем он вообще что-то говорит, если через одну-две секунды я тут же обо всём забуду. Как раз после того, как он сделает несколько толчков членом, проталкиваясь и растягивая меня изнутри на всю длину ствола, а потом… О, господи… Начнёт трахать уже по-настоящему. Жёстко, быстро, глубоко. Насаживая, вдалбливаясь и вбиваясь с будоражащими слух ударами-хлопками, от которых у меня тоже начнёт всё лопаться и плавиться в голове. Как и в вагине! Ноющей, немеющей и превращающейся от такого грубого сношения в одну сплошную оголённую рану. Разве что от первой боли останутся лишь фантомные отзвуки жгучей пульсации, которые вскоре перекроет ненормальным возбуждением — нарастающей агонией и раскаляющейся в эрогенных нервах греховной похоти.

Если бы Стаффорд при этом не держал меня обеими руками, я бы точно не сумела так долго устоять на подкашивающихся ногах. Тем более, когда он усиливал удары члена до шокирующей скорости, отчего я начинала завывать едва не навзрыд, дурея окончательно и не в состоянии при этом понять, кончаю ли я, или же только пока на подходе. Причём настолько близком, что я действительно не соображала, что именно со мной происходило в эти сумасшедшие секунды и даже где находилась всё это время. Чистейшее и ни с чем несравнимое безумие. Меня имели, грубо трахали, а я заводилась от этого, как самая последняя потаскушка, нежелающая, чтобы это вскоре закончилось.