«Лепота!»

«Иж» вывернул на Киевскую, и Браилов добавил газку, одолевая подъем. У высокого бетонного забора, огораживавшего «НИИ субэлектронных структур», водитель аккуратно притормозил. Стоянка тут образовалась спонтанная, самодеятельная, но никто никого не гонял. Да и машин у институтских всего ничего — черная обтекаемая «Татра-603» директора НИИСС, чей-то старенький «Москвич», да тройка «Жигулей» разной степени износа.

Я глянул поверх лакированных крыш, выше серой кромки ограды, из-за которой фонтанировала густая глянцевитая зелень, да так мощно, что стеклянный параллелепипед главного корпуса еле проглядывал, зачеркнутый ветвями.

С утра я был на взводе, став ершистым и колючим — готовился к подвигу. Брякнуть сгоряча, что сам-де «двину» в сопредельное пространство, куда как легко! Ага… Добраться на нездешнем поезде до иной Москвы, договориться с Инной-2, забрать из садика малолетнюю Юлию Михайловну, да пораньше, чтобы опередить Мишкину тещу, «бабу Римму», и вернуться. Делов-то.

Но ведь милиция и КГБ в бета-пространстве тоже наличествуют, и в компетентных органах сильно удивятся явлению товарища Гарина, пропавшего без вести пять месяцев назад, и тогда же, наверное, объявленного в розыск. А если и проморгают органы, то баба Римма живо всех на уши поставит, на генералов орать будет, чтобы арестовали зятя-похитителя и вернули внучку.

Хотя… Разве это проблемы? Как попасть в «бету» — вот в чем вопрос!

«Теория совмещенных пространств», «теория перехода» — это пока лишь набор слов. Названия без контента.

Ну, да, есть у меня кой-какие наработки. И что? Расчеты, сделанные на коленке, основанные на озарениях! Киврин — молодец, он ручается за отражатель бета-ретранслятора. Сам паял, из бериллия. Всё, дескать, выверено до микрона, до миллисекунды! Верю…

Настроить хронокамеру так, чтобы свести к нулю локальные возмущения — это уже моя задача. Себе я тоже верю…

Вопрос: ладно, там, вера. Ну, а надежда на возвращение моей драгоценной тушки живой и здоровой «ще не вмерла»?

«Ждите ответа… Ждите ответа…» — талдычит монотонный голос в моей бедной голове.

— Миша! Алё! — повысил голос водитель, и пассажир, наконец-то, расслышал зов.

— А?

— Бэ! — буркнул Браилов, отводя глаза. — Слушай… Я всё понимаю — подготовка, туда-сюда… — он смолк, бездумно оглаживая ладонями оплетку руля. — Скажи, а почему ты сам не поехал в Москву? Чтобы подкалывать насчет красоты «неописиваемой»?

Я глянул на его чеканный профиль, и усмехнулся.

— А ты думаешь, мне приятно было, когда ты отвлекал огонь на себя? ЦРУ перебросило силы в Новосибирск, охотится за тобой, а я — в домике! Лопаю черешню и радуюсь жизни. Извини, но не надо мне такого счастья!

— Я так и думал, — серьезно кивнул Миша. — Слушай…

— Да слушаю я, слушаю.

— В общем… — Браилов замялся. — Я тебе тут немножечко соврал… Мы с Ленкой каждый день перезванивались, да не по одному разу. В общем… Мы долго думали, и решили: в «бете» тебе делать нечего! Двину, все-таки, я. Вернусь, так сказать, в родное пространство. И не один, а с Леной. Не спорь! — повысил он голос, хотя я молчал. — Подумай лучше! Вот, ты сейчас толковал о справедливости. И что? По-твоему, это правильно, когда кто-то, ты или другой, приводит ко мне мою дочь? Я — ее папа! И это мне думать о Юльке! Там думать, понимаешь? Не здесь, а там! — помолчав, Миша «убивал громкость»: — Я разведусь с Инной, а дочь останется со мной. Ну, если мне это удастся, конечно! Инка-то согласится, Юля ей мешает только… Нет, я не злобствую. Ну, вот такая она мамочка! — развел он руками. — Вся в искусстве! Между семьей и съемками она выберет второе. Пусть. А вот тещенька моя… Да ладно! В конце концов, это моя родня, разберусь как-нибудь. Но сам. Восстановлюсь на работе… скажу, что болел долго, потом скрывался, даже операцию сделал, чтобы враги не узнали. А идентификация — это просто, ведь отпечатки пальцев у меня всё те же! Женюсь на Ленке… В общем, не знаю я, как там всё выйдет, но… Знаешь, как ковбои говаривали? «Мужчина сам запрягает своих лошадей»! Правильно?

Я молча пожал Мишкину руку.

* * *

Решетчатые кронштейны, сваренные из циркониевых трубок, свешивались с верха технического отсека, направляя оба блестящих отражателя на хронокамеру. По ее двойным стеклам порой скользили зеленистые сполохи, разгораясь до ярко-изумрудного свечения, и пластины отражателя кидали салатовые блики.

— Похожи на наушники, — заценил наше техническое творчество Витя Корнеев.

— Эстет! — колко фыркнул Киврин. Развалясь в кресле, он пошевеливал рычажок-джойстик, отчего гул ускорителя плавно менялся, а оранжевые цифры в окошечках рябили скорострельно и бешено. — Ты нам лучше скажи, как там Ядвига поживает? М-м?

Витёк гордо улыбнулся.

— Так будьте известны, — заговорил он, пробуя местный говор, — шо Ядзя меняет фамилию на Корнееву!

— Етта… — забасил Ромуальдыч с добродушием сытого медведя. — А свадьба? Заныкал?

— Как можно? — возмутился жених. — Осенью справим. В сентябре.

— Вить, — сказал я, мягко наращивая напряженность поля, — а давай погуляем в Щелково-40? Кафе там уже достраивают… А если ублажишь начальство, оно за тебя порадеет и выделит молодой семье коттеджик. Ну, или квартирку…

— Коттеджик! — выпалил Корнеев. — Ядзя хочет в своем доме жить. А-а… — опасливо затянул он. — А начальство — это кто?

— Начальство — это я, — мне удалось выразиться скромно, но с достоинством.

— Взятку дать? — глумливо усмехнулся Виктор.

— Ага! — уголок моего рта изогнуло коварной полуулыбкой. — Беру поцелуями Ядвиги. Двумя! — подключился инжектор. Слышно его не было, зато поворотный магнит загудел низко, по-трансформаторному. — Не, лучше тремя…

Краснеющий Корнеев вдруг резко побледнел, выдыхая:

— Там!

Я оглянулся — и замер. Хронокамера двоилась, расплываясь и накладываясь. Одну я видел четко — с зелеными потеками мерцающего света, а другая словно отражалась в спокойной воде, но безо всякой «цветомузыки».

Функционирующая камера и неработающая. Одна здесь, другая — там. В бета-пространстве.

— Совместились… — пролепетал я, и сипло каркнул: — Запись!

— В-всё ф-фиксируется, — вытолкнул Киврин. Его заметно потряхивало.

Мне было очень неудобно работать за пультом — стоя, да еще в наклоне, но мои напряженные пальцы нежно вели ползунки от деления к делению.

Ускорительная секция разгоняла тахионы, и те, заряжаясь энергией, тормозили свой несусветный бег. Телегенность падала, проницаемость росла…

Пот жег глаза и зверски щекотал лоб, но я не двигался, будто делая флюорографию.

«Не дышать!»

Две хронокамеры совместились на грани миров, и в ту же секунду всё перевернулось перед глазами. Нелепо раскорячившись, Корнеев повалился с костяным стуком.

Я устоял, протягивая руку к красному «грибку».

«Дышите!»

Ладонь обессиленно упала на кнопку.

Вечер того же дня

Первомайск, улица Ленина

— Локальный переход! — ярился Мишка. — Это же был настоящий локальный переход! Я же тебе еще утром доказывал… он раздраженно, чисто по-грузински, взмахнул рукой. — А! Ты же не помнишь, конечно! И тут ускоритель