Дальше письмо не писалось, он не знал, чем ещё объяснить своё нежелание возвращаться в Пеллу. Поэтому Филипп подбирал для письма каждое слово, не желая обидеть или расстроить Антипатра. После встречи в Эгах Филипп полюбил его, как старшего товарища, доверял, как самому себе, находил его самым мыслящим и честным советником. Ближе его у царя не было друзей, хотя многим из них он тоже доверял. А с Антипатром, бдительным и неподкупным придворным, царь мог не появляться в Пелле месяцами, без особых тревог. И в мудрости ему не откажешь.

Однажды Филипп завёл разговор о том, может ли правитель обладать таким качеством характера, как доброта.

– Как только в моём сердце прорастут побеги добра или, еще хуже, жалости к врагу, я перестану быть воином и царём.

– Ты ошибаешься, Филипп, – возразил Антипатр, – добро заложено в каждом человеке, будь он воин, пахарь или царь. Поэтому стремление природы человека к добру естественно, оно подобно свободному течению воды вниз. Устрой на пути потока каменную преграду, и вода, наполнив запруду, понесётся дальше. Применив хитрые приспособления, можно заставить воду подняться на гору, но всё равно вода неуклонно потечёт вниз, найдя удобный для себя путь… Так и с человеком – его можно побудить или заставить делать недоброе, совершить зло, но его природа подобна природе воды…

Передумав сам отвечать Антипатру, царь призвал секретаря. Вошёл человек с пронзительными, умными глазами – высокий лоб, короткие чёрные кудри. На перевязи через плечо висела круглая корзинка из бересты, пенула, откуда он ловко извлёк необходимые для письма предметы: лист папируса, двойную чернильницу и перо, каламус – заострённый стебель тростника. В чашке чернильная смесь из очаговой сажи и камеди, гумми, – клейкого вещества, добытого из сока египетского фигового дерева или обычной греческой акации. Секретарь разгладил желтоватый лист папируса, попробовал пальцем остроту каламуса и выжидательно посмотрел на царя.

– Филипп пишет Антипатру: «Хайре! – начал диктовать Филипп. – Обстоятельства задерживают меня во Фракии ещё на десять дней. На этот срок ты готовь мою свадьбу. Будь здоров!»

Секретарь просушил текст письма горстью мельчайшего песка, прочитал вслух. Царь кивнул, соглашаясь. Подписал. Через полчаса курьер мчал письмо в Пеллу.

В палатку зашёл советник Хабрий, без предупреждения и вызова. Он знал, что царь один, а в таких случаях у него появляется возможность пообщаться с Филиппом без придворных тонкостей, если, конечно, тот был расположен. Чтобы не являться с пустыми руками, советник принёс очередной гороскоп.

Филипп, погружённый в свои мысли, не обращал внимания на советника. Он был озабочен военной операцией на завтрашний день. Планировалось взятие крепости, которая удерживалась, по словам перебежчика, немногочисленным отрядом фракийских воинов, не более тысячи человек. Можно обойти крепость стороной или обложить осадой, ждать, пока плод созреет и сам упадёт. Но продвигаться дальше по враждебной территории с такой занозой Филиппу не хотелось… К тому же у него имелся веский довод – тайно переданный командиру гарнизона увесистый мешочек с серебром…

Наконец, царь озабоченно поднял брови – неширокий лоб пересекли сразу три морщины, посмотрел на советника.

– Это ты, Хабрий! У тебя ко мне дело?

– Нет-нет, я зашёл с надеждой, что понадоблюсь своему царю.

– Ладно, тогда развей мои заботы. У тебя всегда есть в запасе какая-нибудь мудрость для меня или совет. Я слушаю.

– Повинуюсь, мой царь. – Хабрий произнёс это, подыгрывая настроению царя. – Ты недавно спрашивал меня, насколько можно доверять другу.

– Да-да, Хабрий, скажи мне, насколько преданными могут быть друзья. Где черта, за которой кроются измены близких людей?

– Ты, молод, царь, в твоих годах друзьями легко обрастают. Но такая дружба ненадолго, поскольку каждый человек с годами меняется. По этой причине нельзя утверждать, что друзья молодости сохранят добрые чувства к тебе до конца жизни. С каждым периодом твоей жизни у тебя будет появляться нужда в новых друзьях. Поэтому в старшие годы у человека оказывается друзей вдвое меньше, чем их было в молодости.

– А как быть с клятвами друзей перед Зевсом о верной дружбе и преданности друг другу?

– Вернейший способ быть обманутым, царь, – считать себя окружённым преданными друзьями. Верность товарищей для царей опасней ненависти врагов – врагов ты знаешь, ведь они не скрывают своей ненависти к тебе. А вот что находится внутри друга, ты можешь так и не узнать до конца своей жизни! Преданность друга в большинстве случаев – его уловка, чтобы возвыситься над другими, ради чего завоёвывается доверие царя.

– Но, Хабрий, говорят, что врагом способен стать любой, а другом – далеко не каждый!

– Да, но плохой друг сейчас – хороший враг в будущем, потому что бывшие друзья всегда бьют по слабостям, по уязвимым местам, известным только им. Мой тебе совет, царь, ограничь себя количеством друзей.

– Спасибо за добрый совет, Хабрий. Я разделяю твои опасения – впредь буду осторожным в выборе друзей. А враги мои сами найдутся!

Имение Фрасила

Через три дня после разговора с Хабрием комендант фракийской крепости сдался на милость македонскому царю.

– Конец! – возликовал Филипп. – Друзья мои, в Пелле меня ждёт невеста! – Последние слова он адресовал гетайрам.

До Пеллы конным верхом два-три дня, если позволят переправы через горные ручьи и реки в случае проливных дождей. Пока погода благоприятствовала. Царь не торопил коня, дал ему волю распорядиться собственным ходом, умело лавируя меж ям и россыпей камней на дороге. Впереди вышагивали тяжеловооруженные пехотинцы, телохранители царя, его любимцы аргираспиды – «носящие серебряные щиты». Командиры тысячных отрядов, хилиархи, и близкие друзья держались рядом с царём – Леоннат, Аттал, Полисперхонт, Неарх. Пармениона Филипп оставил во Фракии командовать, пока сам не вернётся к войску. Позади царского отряда поспешали слуги и погонщики обозных ослов с дорожной поклажей.

Малоприметная дорога пролегала по каменистой равнине, сменившей низкорослые горы. Затем она вновь возвратилась в гористую местность, намного усложнив дальнейшее продвижение царского отряда. С одной стороны отвесные скалы, с другой – бездонные провалы и пропасти. На извилистой тропе острые камни резали копыта лошадей – подков не знали, – не меньше страдала и обувь людей. Кони нервничали, когда щебенка ускользала из-под копыт, тогда всадники слезали с коней и осторожно проводили их в поводьях.

Филипп будто не замечал дорожных неудобств и опасностей. Со стороны казалось, что его ничего не заботило, ему всё нравилось – и эта щебенка, и убийственные скалы, и въедливая пыль, осевшая на лицах людей и крупах животных.