Нет, к питанию магической силой всех Фьордов континента вопросов нет, добавила я, но всё же… и… Сердце так и зашлось в истерике.

А между прочим, моё замечание справедливым было. Нам с Тиму помимо подготовки к решающему бою, которого просто не избежать, хотим мы того или нет, хотя бы потому, что этого очень, (просто очень хочет Гулльвейг со всеми своими детишками, то бишь армией демонов) – ещё и учиться нужно было.

И учёба эта совершенно не напоминала ту, что была на каникулах.

Это как сравнить бытовую эссенцию снежноцвета «Морозко» для декора стен и окон в затейливую изморозь с боевым эликсиром «Убийственный Взгляд», где основные компоненты – бешеная полынь и слеза василиска.  Вот когда я сполна осознала, по какой причине многие адепты не покидали стен академии даже на каникулах.

Впрочем, Тиму было хуже – помимо учёбы на его плечи обрушилось управление герцогством Семи Фьордов со всеми своими торговыми делами и прочей политикой, а ещё… с нашествием мертвяков.

Не как в хоррорных фильмах или видео-играх, конечно, но…

Мертвяки, умруны, умертвия, беспокойники и трупоядные жруны, а также прочие не-жители подлунного мира принялись восставать и буянить целыми кладбищами.

Нет, что до старшекурсников, которых, естественно, быстренько нагрузили дополнительными практикумами и распределили по окружным кладбищам, то они не жаловались – некроманты и прежде почитались в этом мире за элиту и в общем-то не бедствовали, теперь же заработок их резко взлетел: платили спасителям весьма щедро. Ходили даже слухи, что кое-кто из преподов сколотил себе в рекордные сроки целые состояния, ну да слухи есть слухи.

В реальности же мы с Тиму оказались лишены если не одного из краеугольных камней, на которых зиждется брак, то уж точно непреложной традиции, полагающейся любым молодожёнам по закону, а именно: медового месяца.

Седмица в гостях у Сердца не в счёт, потому как… мало нам было, чтобы насытиться, насладиться друг другом, ничтожно мало!

Мне ничего так не хотелось больше, кроме как смотреть на него, вдыхать его запах, ставший таким родным, трогать, ощущать, осязать каждой клеточкой своего тела…

Повторять себе, что этот несносный тёмный, сходу поразивший моё воображение в первые же дни попадания в новый мир, мой, мой, мой, мой и только мой, вот! Чего скрывать – я была до ёканья в сердце, до поджимающихся пальцев ног, до вечно пылающих щёк и ушей влюблена в собственного мужа и теперь, наконец, можно было не давить в себе это чувство, не скрывать, не играть в глупые, навязанные социумом игры…

Можно было, наконец, купаться в его любви – Тиму Петтери тоже словно выпустил целую стаю снорхов на свободу.

Ощущать себя до дрожи желанной, до крайности нужной, важной, необходимой.

– Ты – мой мир, Ули, – повторял он в самые жаркие мгновения близости. – Мой мир. Моё сердце. Моя душа навеки принадлежит тебе и я весь твой… Ули…

И сердце привычно ёкало, и голова становилась лёгкой, как воздушный шарик, и тело наливалось безумной негой желания, а за спиной будто распахивались крылья…

И вот теперь Тим если не пропадал в Хаусе, то тренировался на бесконечных практикумах, оттачивая своё умение варьировать между Слоями до совершенства, или же пропадал на всевозможных совещаниях и переговорах… И, конечно, как один из лучших некромантов Морте, Тим каждую ночь участвовал в Охоте – насколько я поняла из рассказов старшекурсников – практически то же самое, что мне тогда на кладбище на окраине Хотки пришлось наблюдать, только… ещё занимательнее.

Что же касается моего участия в Охоте – учитывая моё «толькоштошнее» зачисление в адепты Морте, охотиться мне было запрещено наотрез и категорически.

Запрещено исполняющим обязанности ректора профессором Гринфилдом, запрещено моим непосредственным научным руководителем профессором Онни, запрещено всей высокопоставленной Комиссией, включая руову Камнетёс, которая специально прибыла порталом из Земель Хаоса, с раскопок гробницы Емелиансы ДрагоМудрой, чтобы поставить собственную магическую подпись на приказе, запрещающем мне всё и вся… Даже моя призрачная фрейлина руова Болтокрут отличилась, подговорив Дедушку тоже категорически запретить мне выходить на ночную охоту…

Сам Пых, к слову, с удовольствием сопровождал по ночам Тиму, за что я была очень благодарна высшей нечисти… Возвращался Дедушка только под утро, счастливый как зядрик под радугой, весь в ошмётках слизи и истлевшей плоти, источающей такой удушающий запах, что я аж из Грёз выныривала и гнала его в душ! После чего Пых закусывал парочкой пирожных из кондитерской Брабуун, запивал всё это дело чокко из палатки пикси, который я приберегала ему в термосе и заваливался дрыхнуть до следующей ночи. При этом заходился таким раскатистым храпом, что я, пользуясь тем, что весь блок в моём распоряжении, пока новую соседку не подселили, выгоняла его спать в соседнюю комнату. Моя призрачная фрейлина именовала Дедушку героем, крусей и шмупсиком и даже играла ему на призрачной арфе, пока он дрых. Понятия не имею, что такое круся и тем более шмупсик, но ночная игра на арфе под аккомпанемент богатырского храпа была ещё одним аргументом для отселения Дедушки на отдельную жилплощадь.

Все в академии, включая старшие и младшие курсы, жутко меня жалели. Просто на Охоту брали с Третьего Уровня, и о моих результатах все знали.

– Эх, Севѐри, бедняжка, – не раз и не два говорили мне. – Самое ведь веселье пропускаешь!

– Она не Севѐри, она вообще-то уже Петтери, – возражали другие.

– Тем более! Мы с Тиму такого шлагокрыкса вчера завалили! И трёх восставших грифонов. Обглоданных, жуть! А мертвяков по мелочи – так вообще без счёта.

Вот только, если уж совсем начистоту, в контексте моего отношения ко всему этому – не очень-то и хотелось, вот. То есть с желанием вопросов не было, скорее… не очень-то моглось.

Была в том виновна моя природа светоча, не знаю. Может, частично…

Но я даже порой чувствовала себя виноватой перед Тиму. За то, что скучаю по нему куда меньше, чем могла бы и уж точно меньше, чем даже мне самой хотелось!

Потому как с началом занятий ВСЁ моё время стало занято учёбой. Вообще всё. Включая ночи. Во снах я теперь и не помышляла об отдыхе, нет! Я восполняла пропущенное из учебной программы Первого и Второго Уровня. Теперь стоило мне провалиться в сон, как вместо полётов по неведомым небесам и землям я оказывалась пленницей учебного пространства нашего Главного Сони, профессора Дримлина. Где экстерном и в ускоренном режиме изучала и усваивала вписанные в мою индивидуальную программу дисциплины!

Жизнь превратилась в бесконечную зубрёжку и практикумы, на которых немели от заклинаний пальцы, деревенели мышцы и превращались в кисель мозги.

Порой я день с ночью путала – то есть по ночам готовилась к «дневным» дисциплинам и наоборот…

И всё же… учеба в Морте, особенно этой осенью, напоминающей растревоженный улей, мне нравилась!