Шрифт:
Закладка:
О том, что после второй поездки в Ташкент А. И. Солженицын действительно был озабочен поисками невесты, свидетельствует и его «роман» в письмах с Натальей Бобрышевой, которая была племянницей Е. А. Зубовой и жила с матерью на Урале, в Златоусте (32).
Вернувшись осенью 1955 г. к литературному творчеству и начав писать «Шарашку» (33), Александр Исаевич, как явствует из «Хронографа», вскоре отложил роман в сторону и 21 декабря взялся за цикл лагерных стихов «Сердце под бушлатом», с 27 января по 24 марта 1956 г. он трудился над поэмой «Дороженька», которая тогда называлась «Шоссе энтузиастов», с 22 мая по 9 июня — над «Пиром победителей» (34).
«Вдруг совсем негаданно-нежданно, — читаем мы в Архипелаге, — подползла еще одна амнистия — «аденауэровская», в сентябре 1955 г. Перед тем Аденауэр приезжал в Москву и выговорил у Хрущева освобождение всех немцев. Никита велел их отпустить, но тут хватились, что несуразица получается: немцев-то освободили, а их русских подручных держат с двадцатилетними сроками… И вот крупнейшая из всех политических амнистий после Октября была дарована в «некий день», 9 сентября… Ну, как не заволноваться?… А московские друзья настаивали: «Что ты придумал там сидеть?…Требуй пересмотра дела! Теперь пересматривают!». «Зачем?… Однако… начался XX съезд… И я — написал заявление о пересмотре» (35).
Кто же были эти московские друзья А. И. Солженицына? В начале 1955 г. в Москве Н. А. Решетовская случайно встретилась в ЦУМе с женой Д. М. Панина Евгенией Ивановной и дала ей адрес А. И. Солженицына (36). К этому времени Дмитрий Михайлович отбыл свой срок и обосновался в Москве (37). Здесь он восстановил отношения с тоже вышедшим на свободу Л. З. Копелевым. Срок наказания Л. З. Копелева истекал 7 июня 1955 г., однако его освободили досрочно 7 декабря 1954 г. (38). И хотя он вынужден был прописаться в деревне под Клином, но вернулся в Москву и жил у друзей (39).
«Весной 1955 года, — вспоминал Л. З. Копелев, — мы с Дмитрием Паниным узнали адрес Солженицына… стали переписываться. Он тогда был под наблюдением онкологов — еще не оправился после операции семиномы» (40).
Именно они и могли подвигнуть А. И. Солженицына на подачу прошения о пересмотре его дела. Если верить ему, он решился на такой шаг только после XX съезда, который проходил с 14 по 25 февраля 1956 г. и на котором был осужден культ личности И. В. Сталина.
Но вот перед нами воспоминания уже упоминавшегося бывшего военного прокурора Б. А. Викторова: «…Мое заочное знакомство с Александром Исаевичем Солженицыным… состоялось в сентябре 1955 г… Из Секретариата Первого секретаря ЦК КПСС нам было передано заявление А. И. Солженицына. Адресовывалось оно естественно на имя Н. С. Хрущева. Датировано: 1 сентября 1955 г.” (41).
Б. А. Викторов приводит текст этого заявления с изъятиями (42), полностью оно воспроизведено в книге К. А. Столярова (43). Заявление заканчивалось словами: «Прошу Вас снять с меня ограничения в передвижении, а по возможности и прочие ограничения» (44).
Итак, получается, что А. И. Солженицын снова поставил вопрос о пересмотре своего дела не после XX съезда и даже не после «аденауэровской амнистии», а за полторы недели до того, как узнал о ней.
Начало 1956 г. ознаменовалось целой серией подобных обращений Александра Исаевича: 30 января 1956 г. он направил письмо на имя министра обороны СССР Г. К. Жукова (45), в котором просил его помочь в «снятии ссылки», «снятии судимости», «возврате орденов» (46). 24 февраля 1956 г. последовало новое ходатайство на имя Н. С. Хрущева, на этот раз с просьбой о «полной реабилитации» (47). В тот же день подобное заявление было направлено Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко (48). Имеются сведения, что тогда же А. И. Солженицын обратился к заместителю председателя Совета министров СССР А. И. Микояну (49).
«Совершенно неожиданно в апреле 56 года, — писала Н. А. Решетовская в своих первых воспоминаниях, — я получила от Сани письмо. Он сообщил мне, что его освободили от ссылки со снятием судимости» (50). Это свидетельство нашло отражение и в последующих ее воспоминаниях (51).
28 мая Александр Исаевич продал свой домик (52) и 20 июня покинул Кок-Терек (53).
Глава 3
Необычный учитель
Новая жизнь
Четверо суток дороги.
24 июня, наконец, Москва. Здесь на вокзале А. И. Солженицына встречали Л. З. Копелев и Д. М. Панин. Из дневника Л. З. Копелева: «Он похудел. Бледный, нездоровый загар. Но те же пронзительные синие глаза. Еще растерян, не знает — что, куда? Тот же торопливый говор» (1).
На следующий день Л. З. Копелев записал в дневнике: «С. приехал к нам на дачу. Сумка рукописей… Читает стихи — тоска заключенного о далекой любимой. Искренние, трогательные, но все же книжные… очень интересные пьесы: «Пир победителей» — мы в Восточной Пруссии… «Республика труда». Лагерный быт… «Декабристы» — дискуссии в тюремной камере… Я всего до конца и не услышал, заснул где-то после половины» (2).
Через несколько дней в Москве на квартире Д. М. Панина А. И. Солженицын встретился с Н. А. Решетовской (3).
По свидетельству Натальи Алексеевны, в эти же дни Александр Исаевич сумел разыскать в Москве свою бывшую помощницу по марфинской шарашке «Анечку», Анну Васильевну Исаеву. Она уже была замужем, но продолжала хранить рукописи А. И. Солженицына (4). «Воротясь из ссылки, — пишет А. И. Солженицын, — с благодарностью получил их от нее в 1956» (5).
К этому времени в Москве жили Л. А. Ежерец и К. С. Симонян, ставшие мужем и женой. Однако они не пожелали возобновлять отношения со своим бывшим другом (6). Объяснение этого сводится к тому, что в 1952 г. К. С. Симонян был приглашен в управление МГБ по Москве и ознакомлен с пространными показаниями А. И. Солженицына против него (7). Александр Исаевич подтверждает факт его допроса по делу К. С. Симоняна в 1952 г., но заявляет, что от показаний против своего друга отказался (8). Как все обстояло на самом деле, мы не знаем.
Видимо, тогда же Александр Исаевич посетил литературоведа профессора Альфред Штёкли, который написал в лагере роман о Древнем Риме. Н. И. Зубову удалось сохранить его рукопись, и он передал ее с А. И. Солженицыным. Однако А. Штёкли от нее отказался (9).
Александр Исаевич не пожелал возвращаться в родные места и в поисках работы отправился во Владимир, где 30 июня получил место в Мезиновской сельской школе Курловского (сейчас — Гусь-Хрустального) района (10), после чего решил выяснить судьбу своего ходатайства о реабилитации.
«Летом в Москве, — пишет он, — я позвонил в прокуратуру: как там моя жалоба? Попросили перезвонить — и дружелюбный простецкий голос следователя пригласил меня зайти на Лубянку потолковать» (11). Голос следователя был дружелюбным потому, что после XX съезда КПСС началась реабилитация
