Врата смотрелись так красиво — волшебные, сияющие… Они звали, они манили, они завлекали ее обещанием покоя и умиротворения. И все же она не находила в себе силы сделать несколько последних шагов.

— Пора, благословенная, — напомнил ей мужчина.

Она поклонилась ему, с болью в сердце отмечая, каким нарочито безразличным стало его лицо. Внезапно ей захотелось броситься к нему и умолять о прощении. Но он почему-то всегда злился, когда она извинялась перед ним. И она в очередной раз взяла себя в руки и, бросив на него последний взгляд, пошла в темную арку, где клокотала Тьма, спиной ощущая его взгляд.

Ни мгла, ни жуткий Страж, ни торжественность и невозможность происходящего ее не трогали. Она выставила перед собой руку с горящей на ней печатью и почти не удивилась, когда Тьма, повинуясь золотому сиянию, расступилась, и ей открылась Дорога.

И не одна — их было множество, расходящиеся от того места, где она стояла, словно ветви от ствола раскидистого дерева — и большие, и малые… Какая же из них — ее? Она стояла на первой же развилке в нерешительности, когда услышала Голос. Казалось, он звучал со всех сторон сразу, изнутри и снаружи, и она ни за что не смогла бы его описать. В нем слышались и раскаты грома, и завывания ветра, и рокот морских волн, и звучание свирели, и шепот матери, поющий колыбельную младенцу.

«Что ты выбираешь, дитя? — спросил он. — Продолжить уже начатое или прийти в этот мир заново?»

Она раздумывала недолго. И ответ удивил ее саму.

— Продолжить, — ответила она, — я хочу пройти весь путь до конца.

— Это мудро, — согласился Голос. — Но тебе придется отдать мне что-то очень ценное. Так… посмотрим, госпожа… Хм… Выбирай: или ты сама не будешь помнить тех, кого знала, или они не будут помнить ничего о тебе.

Ее бросило сначала в жар, потом сразу в холод. Голова снова закружилась. Ей захотелось крикнуть: «Я не буду, я не хочу выбирать ничего из этого», но она же поклялась… поклялась ему и не имеет права еще раз его подводить.

Память… Разве не она недавно так страстно желала ее лишиться? И вот ей представился случай. Стоит ли ей?…

«Ты не будешь жалеть о своем выборе, каким бы он ни был», — взгляд черных, как самая темная ночь, глаз вспомнился так явно, что у нее перехватило дыхание.

«Я не буду жалеть», — повторила она свою клятву — и сделала выбор.

Глава 1.14

Госпожа Гуй

Ночью она снова слышала шум и грохот. Но он прекратился раньше, чем она успела спрыгнуть с кровати, а ей так сильно хотелось спать, так лень было покидать своей уютное теплое гнездышко, что она не стала выходить на улицу и проверять, что случилось. Она пообещала себе узнать все с утра пораньше, устроилась поудобнее, натянула одеяло на голову и тут же уснула. И, как водится, проспала.

— Пора просыпаться, юная госпожа! Да, да! Уже пора! — мельтешили в воздухе суетливые белые ласточки.

Госпожа Гуй открыла глаза и некоторое время размышляла лежа, что же такое она должна была сделать. Ах да!

— Что так гремело ночью? — спросила она прислужников.

Но те лишь испуганно затрезвонили в ответ: «Мы не знаем, мы ничего не знаем, юная госпожа!»

Пришлось признать, что спрашивать их о чем-либо бессмысленно.

Одевшись, она поддалась неожиданному порыву и чуть иначе уложила волосы — так, как показывала ей красавица Дин. От помощи прислужников девушка отказалась — ей не нравилось, когда те вьются вокруг нее — и вышло не так красиво, как у Дин-цзе, но результат ей понравился. А еще она впервые надела серьги — те самые, из жемчуга. Ну вот, если улыбнуться, она вполне сойдет за милую барышню.

Фу, глупость какая! И вовсе ей не хочется быть милой. Чтобы на нее пялились все, кому ни лень? Ей просто нравится такая прически и такие серьги. Ясно?

Она сначала рассердилась на себя, а потом рассмеялась. И впрямь, сумасшедшая. Нужно думать о серьезном: о прошлом, о том, как раздобыть табличку с нужными вратами, а она о всякой ерунде…

— Скорее, скорее, юная госпожа! Яства готовы, гости ждут! Пора, пора!

Она лишь махнула рукой — от писка жоу-чжи начала болеть голова — и поспешила в Главный дворец.

Прислужники не обманули: когда она вошла в зал для приемов, большинство гостей уже было в сборе, не хватало лишь нескольких.

Что-то неуловимо изменилось здесь. Проходя к своему привычному месту, она пыталась понять, в чем дело, но ответ ускользал от нее.

— Ты уже слышала, Гуй-цзе? — поймала ее за рукав «фея жасмина». Сегодня она казалась снова спокойна и даже весела. — Врата Жизни закрылись ночью. На их месте теперь какие-то заросли.

Значит, вот что она слышала этим вечером.

— Не печалься, — должно быть сестрица приняла ее задумчивость за грусть. — В этом есть и хорошее. Нам больше не нужно терпеть присутствие заносчивого господина Гэн.

— Я бы не торопился с выводами, красавица! — подал голос варвар.

Госпожа Гуй невольно повернулась в его сторону, хотя не раз давала себе слово не делать этого — один вид этого человека вызывал в ней не ясную ей самой смесь чувств, болезненных и тяжелых. Вот и сейчас она сразу же пожалела об этом и дала себе еще один зарок сторониться этого грубияна: слегка прищурив голубые глаза, он смотрел прямо на нее, точнее на серьги, которые она надела. С таким выражением на лице, будто сейчас спросит: «Где ты украла это украшение, Колючка?».

— Полно вам, Рэн-лан, — рассмеялась серебристо девушка в красном. — Видите, сегодня даже столиков здесь на один меньше…

Только теперь госпожа Гуй поняла, что же не давало ей покоя: столиков-то в зале, и вправду, убавилось.

… — значит, мы избавлены от необходимости видеть перед собой этого высокомерного, холодного негодя…

— Не поведаете ли нам, что сделал вам тот, о ком вы говорите? — прозвучал вдруг низкий, совершенно невозмутимый голос, заставивший всех резко обернуться в сторону говорящего, а сестрицу Дин и вовсе замереть на месте с открытым ртом. — Или чего не сделал? — многозначительно добавил господин Гэн, шествуя к своему столику.

Молочная кожа госпожи Дин тут же пошла некрасивыми красными пятнами от смущения и злости.

Всеобщее растерянное молчание длилось недолго — господин Бин нарушил его первым.

— Что это все значит, Гэн-лан? — спросил он, вскакивая