– Беги! – шепотом взревел он, выдергивая ее из постели. – У тебя три минуты, ну!

Через приоткрытое окно слышно было, как подъехал автомобиль. Хлопнули дверцы, два раза. Он подошел сбоку, сквозь щель в портьере увидел полицейский микроавтобус и двух автоматчиков. Они кого-то ждали. Приехала вторая машина, кажется, большая «тойота». Оттуда стали вылезать майор и полковник.

– Нет у тебя трех минут, – сказал он.

По коридору кто-то прошел.

Последний шанс.

Он высунул голову и крикнул:

– Электрик? Вы электрик? У меня в ванной розетка искрит и дымится!

Всё остальное произошло меньше чем за сорок секунд.

Вошел электрик в синей куртке, с пластмассовым чемоданчиком.

Он бросился на него сзади, зажал ему рот и молниеносным движением свернул ему голову, сломал шею. Электрик мягко повалился на пол. Он снял его синюю куртку, надел на себя.

Она голая сидела на кровати и смотрела на него.

Он шагнул к ней, схватил за левую грудь, вздернул кверху и ударил ножом в это нежное место, в этот бледный рубчик, где грудь смыкается с туловищем.

– Зачем? – просипела она, валясь назад.

– Затем, что тебя допросят, и ты всё про меня расскажешь! – шепнул он ей в тускнеющие глаза, подхватил чемоданчик электрика, плотнее натянул форменную шапочку и вышел.

Успел пройти поворот коридора.

За поворотом навстречу ему шли автоматчики и майор.

Они быстрым шагом прошли, почти пробежали мимо него.

Справа была дверь с надписью «Служебный проход». Он вошел в эту дверь и стал спокойно, спокойно, спокойно спускаться по лестнице для персонала.

«Страшное дело, что только не приснится после ночи с полоумным клиентом…» – думала она, лежа навзничь на гостиничной постели и погружаясь в густеющий темно-оранжевый мрак.

Но его она любила всё равно, и ей казалось, что она теряет сознание от потного запаха его футболки.

Рондо о счастье

обманщики

– Папа! Я хочу учиться в Гарварде!

– Боже! Одри, милая, зачем?

– Я хочу изучать информационные технологии. Ну или, например, социальную антропологию. Это так перспективно!

– Но это ужасно дорого.

– Папа! Ты будешь гордиться мной!

– Доченька! Я не хочу тобой гордиться. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ну вот!

– Что «ну вот»? Подумай сама. В айти ты ни за что не обскачешь китайцев или индийцев. Они поумнее нас, давно прижились в Штатах, и у них уже сложилась своя компания. Чужих туда не берут. А твоя социальная антропология – это чистая политика, конъюнктура и леволиберальная повестка, фи! Но дело даже не в этом. Студенческая жизнь, о боже! Кампусы, которые дымятся от политики. Ты будешь подписывать петиции, митинговать, бороться с Израилем и колониализмом и, не ровен час, схлопочешь дубинкой по башке от копов. А потом окажется, что работы у тебя нет, заработка приличного нет, ты будешь жить с каким-нибудь шалопаем, платить поровну за комнату, ездить на подержанной тачке и ждать, когда подохнут папа с мамой, чтоб наконец дорваться до наследства… Какая тоска. И какая глупость. Где тут счастье, я тебя спрашиваю?

– А где же тогда счастье?

– На углу Куинси-стрит и 69-й трассы. Там есть бензоколонка с автосервисом, там работает чудесный парень, я уже три раза видел, как он глядит на тебя. Скажу по секрету, он уже подкатился ко мне. Вот, написал письмо. Как приличный человек, делает предложение через отца девушки. Как приятно, что в простом народе еще сохранилась благопристойность, сохранились остатки этикета! Пишет: «Ваша дочь, мистер Чикенботтом, будет счастлива со мною!» Ты знаешь, я ему верю. Из дочки миллионера, шалопайки, интеллектуалки и левачки, которая не знает, чем заняться, и ждет наследства, ты станешь уважаемым членом общества. Женой рабочего человека, матерью его детей, хозяйкой уютного дома.

– Я? Просто женой и матерью?

– Ты, ты! Чем ты хуже десятков миллионов жен и матерей?

– Ты хотел сказать «лучше»?

– Нет. Quod dixi, dixi.

– А?

– У вас же в школе была латынь! Эх ты. А еще в Гарвард собралась. Не дам тебе ни цента.

Одри прошлась по комнате.

Дошла до дверей, резко оглянулась.

Отец всё так же сидел в кресле, глядя то в окно, то на нее.

Она вздохнула и сказала:

– А может быть, папа, ты и прав. Я ничего не понимаю. Наверное, я запуталась в жизни. Наверное, надо проще. Ближе к нормальным честным людям… Вот как этот, – она улыбнулась, – мой внезапный жених с бензоколонки. Как его зовут, кстати? Может быть, мне с ним как-то познакомиться?

– Джим, разумеется, его зовут! Неужели ты его не запомнила? Вроде вы с ним так переглядывались! Что ж. Я рад, что ты просто на глазах возвращаешься на стезю здравого смысла!

«Старый идиот! – весело подумала Одри. – Как он легко купился на Джима, простого парня с бензоколонки. И не догадался, что этот Джим – мой давний дружок, философ из Кембриджа, ученик Хомского и личный друг Жижека! Ура! Кажется, дело идет на лад!»

«Какая дурочка! – подумал ее отец, миллионер Оуэн-Освальд-Говард Чикенботтом. – Пусть, пусть только скажет “да” и согласится на помолвку. Я этого вонючего Джима расколол в три минуты. Слесарь, ты ж понимаешь! Я его тут же заменю на точно такого же Джима, но – настоящего слесаря! А этому дам полсотни тысяч и отправлю к черту на куличики. И мы с мамой поглядим, как наша Одри будет швырять кольцо и убегать из-под венца. Обхохотаться!»

Думая это, он молчал, глядя в окно.

Но Одри, наверное, что-то почувствовала.

– Папа! – сказала она. – Миллионы родителей, из семей нашего круга, отправляют своих дочерей учиться. А ты почему-то хочешь меня поскорее выпихнуть замуж, причем непременно за «простого человека». Выкинуть из дому. С глаз долой. Чтоб у меня был тупой муж и много детишек. Отчего? Нет, ты скажи, отчего?

– Так, – сказал он. – Для порядка.

– Наверное, ты давно знаешь то, что я узнала полгода назад…

– Не надо говорить загадками. Либо говори прямо, либо…

– Либо что?

– Либо помалкивай.

– Папа! – сказала Одри. – Ты знаешь, что я не твоя дочь?

По лицу мистера Чикенботтома пробежало сначала британское спокойствие, потом ковбойское возмущение, но в итоге он изобразил сериальный смех за кадром.

– Мексиканская мыльная опера! – захохотал он.

– У меня есть факты. Во-первых, мама сама сказала. Во-вторых, анализы ДНК.

– И что поэтому? – неопределенно сказал он.

– Вот поэтому ты хочешь от меня избавиться! – торопливо говорила Одри. – Ты давно это знаешь и давно на меня посматриваешь… Не как отец на дочь! Тем более что мама уже давно болеет. Она мне