— Хочешь, подлечим его здесь? — спросил я. — Что у него?

— С лёгкими вечные проблемы.

— А заработки такими же останутся? — спросил Пузырёв.

— Нет. Это мой вам «усиленный паёк». Суточные у вас по контракту — двести фунтов в неделю. В Союзе вы снова попадаете на ставку «Москонцерта». Хождение валюты в СССР запрещено, а рублей у меня нет. Что нам организуют ваши начальники, то и получим. Однако, до этого ещё дожить надо. Я остальным ребятам не говорил, но после месяца репетиции, мы сделаем небольшой перерыв, во время которого вы скатаетесь домой, отвезёте подарки. Там я порешаю кое-какие вопросы с вашим «Москонцертом» и вернусь в Париж. А вы вернётесь сюда чуть позже, в конце октября. Тут мы с вами закончим оттачивать программу и числа десятого декабря вернёмся в Союз.

Как раз закончилась одна сторона альбома, я встал и перевернул диск.

— Суточные такие же ждать? — спросил Барыкин, запивая вопрос вискарём.

— Такие же, Саша. Но за такие суточные я из вас всю душу выну. Столько не получают даже полицейские в Париже. И такие деньги, только для вашего рывка. В дальнейшем, что заработаем, то и будем есть. Вернее, что вы заработаете, на то и будете существовать. У меня имеются и иные доходы. Это чтобы между нами не было недопонимания. Тут, — я ткнул пальцем в пол, — настоящий социализм. «От каждого по способностям каждому по труду». Пашем и стараемся. Стараемся и пашем. Всё, что наработаем, запишем и отдадим в печать. Всё, что издадим здесь, наше полностью. Мои пятьдесят процентов, вам по десять. Это, замечу вам, много. Через три недели откроете счета и можете положить оставшуюся валюту здесь, чтобы не отобрали там. На них же покапает гонорар от продажи пластинок.

— Круто! — не выдержал Виталик.

— Можете оставить деньги в фонде, тогда про них вообще не узнают в «Москонцерте». Где и кому надо, естественно, будут знать.

Мы посмотрели на переводчицу. Ксюша даже не зарделась, а только кивнула.

— Если можно, я бы открыл счёт в банке, — сказал Буйнов.

— Дело в том, что по предварительной договорённости мой фонд в Москве откроет валютный счёт и получит возможность конвертации валюты в рубли. Вы сможете вывести фунты в рубли, или купить на них что-нибудь за границей. Мы это обязательно организуем. Мне и самому придётся долгое время жить в Союзе, а без некоторых продуктов или вещей я уже не могу. Думаю, мы организуем небольшой коммерческий магазинчик.

Ребята изумлённо переглянулись, а я решил пояснить.

— Вы оставите деньги в фонде. У вас будут на руках фондовские чеки, которые вы сможете в Москве обналичивать или реализовать по другому. Со счетов в Парижском банке снять деньги будет сложно. С ваших счетов по вашим письменным ордерам деньги будут перетекать на счёт Фонда, а с него на счёт Внешэкономбанка в Москве. Понятно?

Наконец-то все понимающе закивали.

Тут поднял руку Лёша Пузырёв.

— Слышь, Пьер, а группа «Земляне» то уже существует. При доме культуры имени Феликса нашего Дзержинского в Питере. Они распались, правда, этой весной, но соберутся, наверное.

— Да, пофиг, — пожал я плечами. — Моя группа «Земляне» зарегистрирована в «Москонцерте» ещё в мае этого года. Хотят играть, пусть играют. Страна у вас большая. Но, ты сам сказал, что они распались.

— Ну да, распались. Только их администратор набирает сейчас других музыкантов. Я знаю его. Это Андрей Большев. Он и меня к себе звал. Но я сюда уехал. Он Вовку Киселёва подтянул из группы «Апрель». Вовка не хочет своё название менять. Спорят они, наверное, до сих пор, как называться будут.

— Вот и пусть называются «Апрель». Хорошее название, — дёрнул плечами я. — А мы будем «Землянами».

— Ну, да, — хохотнул Буйнов. — А были ещё «Россияне»…

— Это — вообще не наше, — улыбнулся я.

Закончилась вторая сторона альбома.

— Вот — вещь! — со значением в голосе сказал Саша Барыкин и вздохнул. — Пишут же люди музыку…

— Им разрешают её писать… И играть… — Сказал Буйнов так вздохнул, что покачнулась ткань, прикрывавшая барабаны. Я посмотрел на них и, подумав, сказал:

— В Союзе тоже грядут перемены. Олимпиаду в Москве проведёте, много гостей из за рубежа приедут. Вот, меня пригласили свои песни спеть. Вас разрешили привлечь к концертам.

— Главное, чтобы потом не привлекли за сотрудничество с иностранными разведками, — буркнул Барыкин.

Переводчица нахмурилась. Я хмыкнул.

— Не привлекут. По сути, вас выбрали, чтобы вы показали, на что гаразды советские рок-музыканты.

— Рок-музыка у нас запрещена. Даже слов таких произносить нельзя, — продолжил спорить Барыкин.

— Музыка музыке рознь. Вон взять к примеру Мика Джагера. Он опустился до того, что решил сыграть в каком-то фильме Сатану. Это нормально? Или другие рок-музыканты. Несут всякую похабщину и непотребство со сцены, жопы и гениталии показывают. Это же гадость! Для чего? Чтобы запомнили. Проще простого пукнуть на балу и прослыть поручиком Ржевским. Не так ли?

Все засмеялись.

— Это точно! Поручик Ржевский — ходячий анекдот, — засмеялась Людмила.

— Я правильно понимаю, что среди нас нет поручиков Ржевских? — спросил я настороженно.

— Нет, конечно, — скал Виктор вытирая слёзы, выступившие от смеха. — Можешь, ты, Пьер, художественно объяснить.

— Так, художник, млять, — хрюкнул, давя смешинку, Буйнов.

— Ну и хорошо, — облегчённо выдохнул я. — Стараемся ребята, чтобы наша музыка соответствовала образу современного прогрессивного советского человека.

Все удивлённо вылупились на меня. Даже Ксюша.

— Ну, ты и выдал! — крутя головой выдохнул Буйнов. — Как наш политрук в армии.

— Кстати, по-английски слово «земляне» произносится, как «Ёслингс», — сказала Людмила.

Все замолчали.

— Не говори никому, Людочка, — пробасил Буйнов. — Ослингами чтобы не прозвали.