Шрифт:
Закладка:
А сейчас что? Что за морок? Все внутри дребезжит, звенит и вырывается наружу воем.
Грохот в дверь заставляет подпрыгнуть. Двери у меня добротные, но то, как нетерпеливо Муса стучит, как бы намекает, что он и их, если понадобится, выставит.
– Ты в порядке?
Выбираюсь из душа.
– Да. Одну минуту мне дай.
Заматываюсь в полотенце. От холода кожа заледенела и приобрела нездоровый синюшный оттенок. Пальцы как будто совсем утратили чувствительность. Может, стоило привести себя в порядок. Ну, не знаю… Чтобы скрыть то, что он со мной сделал своим обманом, и сохранить хотя бы крохи гордости. Уж это бы Муса оценил. Понятия чести для него – не пустой звук. Даже при учете, что со мной он поступил бесчестно. Однако сил нет даже на то, чтобы промокнуть мокрые волосы полотенцем. Накидываю халат на влажное тело и выхожу такая, какая есть – раздавленная и несчастная. Пусть смотрит. И делает выводы.
– Сидельник сказал, что ты мне морочил голову лишь затем, чтобы подобраться к нему.
Гатоев кивает. Затягивается глубоко, откинувшись затылком на стену.
– Не кури.
– Раньше разрешала.
– А сейчас я хочу, чтобы духу твоего тут не было.
– Понимаю, – неожиданно покладисто соглашается он. И кивает резко, и впервые на моей памяти как-то… растерянно начинает теребить волосы. – Я не планировал, Амаль. Просто… Вот так совпало. По-другому никак не получится. Пытался, верь… Ситуация сложная. Нужны союзники. Ну и… Слушай, у нас так принято. Я не могу иначе! – рявкает зло. – Сам бы хотел. Полюбил тебя сильно… За грудиной от этого ноет. Но не могу.
Почему-то цепляюсь за это командное «верь». Гатоев и сейчас в своем репертуаре. Даже интересно, существует ли что-то в этом мире, что могло бы его изменить? Хоть немножечко заставить в себе сомневаться? Ну, ведь не все в этой жизни подвластно его желаниям. Я – так точно нет. Прикую себя, если понадобится, но больше не поддамся на это… Нельзя, нельзя втаптывать в грязь осколки, на которые мое сердце распалось. Так его хоть можно собрать. И когда появятся силы, склеить. Работой и теплом родителей. А еще маленьким человечком, наверное, дочкой, рождение которой не стоит больше откладывать.
– Понимаю, Муса. Спасибо за честность. Хотя бы сейчас, – все портит неконтролируемая вспышка злости. Откуда она взялась там, где, казалось бы, все мертво?
– Я не собирался тебя обманывать. Просто не знал, как обо всем рассказать, – его голос становится сиплым. Будто и ему это все нелегко. Будто все через силу…
– Тайное всегда становится явным, как бы избито это не прозвучало. И, пожалуйста, не говори больше, что ничего не изменится. Потому как все уже изменилось необратимо.
– Амаль, я люблю тебя. Я ни одной женщине этого не говорил. Никогда.
– Я… Кхм… Польщена. – Теряю голос вслед за Мусой. Мир идет глубокими трещинами. Моя вселенная рушится. – Но раз так, не предлагай мне, пожалуйста, то, на что я не смогу согласиться. Знаю, в твоем мире это нормально. Но не в моем. Я… – отворачиваюсь, – просто не смогу делить тебя с кем-то.
– Амаль…
– Ты надел презерватив!
– Это какая-то трагедия? – он все сильней нервничает.
– С этой… девочкой ты планируешь иметь детей?
Отводит глаза. Потому что, конечно же, он планирует. Кислота поднимается вверх по пищеводу. Обжигает горло, нёбо, язык. Это все слишком…
– Мы тоже можем попробовать, – в итоге тихо замечает Муса.
– Серьезно? Думаешь, что я в это по доброй воле ребенка втяну? Нет. Пожалуйста, Муса… Я тебя умоляю. Давай не будем продолжать эту мучительную агонию. Я все сказала. Добавить нечего. Совет вам да любовь.
Как же нечеловечески больно. Я этого просто не вынесу.
– Мы что-нибудь придумаем, – упрямо стоит на своем Гатоев.
– Я не буду твоей любовницей. Ты можешь отказаться от свадьбы?
– Нет, – стиснув зубы, бросает на меня волчий взгляд из-под упавшей на лоб челки. Она почти прячет глубокую морщину, пролегшую между бровей. Эта ночь высосала подчистую нас обоих, но великодушия моей души не хватает, чтобы проникнуться к нему сочувствием. Просто хочется, чтобы все как можно скорее закончилось. Вот и все.
– Но я не откажусь от тебя.
– Ты уже отказался, Муса. Давай на этом и закончим. Если ты меня действительно хоть на секунду любил, признай, что это меньшее, что ты мне сейчас должен. Просто уйди.
Под конец мой голос срывается. И он, правильно расценив, что я на пределе, все же одевается и уходит.
Глава 20
Вспышки камер слепят. И солнцезащитные очки не спасают. Пока все внимание сосредоточено на гендиректоре авиаконцерна, до меня никому дела нет. Пользуясь случаем, незаметно вытираю уголком салфетки слезящиеся глаза. Я их все проглядела, наблюдая за красивым полетом нашего самолета. Испытание прошло успешно. И пофиг, что оно далеко не первое. В историю войдет то, на которое были приглашены все эти люди. Начиная от президента, заканчивая многочисленными журналистами.
– Учитывая наши мощности, в ближайшие пять лет мы сможем произвести порядка двухсот самолетов. В производстве уже находится двадцать машин для трех авиакомпаний. Конечно, все они находятся на разной стадии производства. Первые шесть самолетов уже почти собраны. Но как мы понимаем, во многом вопрос поставок первых бортов будет увязываться с сертификацией авиатехники. Процесс идет параллельно, – фонтанирует энтузиазмом Кощеев. Я пытаюсь проникнуться его задором. Это же такой кайф, наконец, продемонстрировать результат, в том числе и своей многолетней работы. Вот только в последнее время мне настолько сложно майнить радость, что и это будто мимо проходит.
– Поставки на рынок начнутся уже в этом году? – берет быка за рога один из журналистов.
– Первые две машины, да, будут готовы до конца года. Но не будем забывать о сертификации, которая в первую очередь зависит от темпов работы по двигателю. Согласно требованиям, нужно выполнить не менее ста двадцати полетов.
– И что? Успеем? – интересуется президент. Я вся как по щелчку подбираюсь. Вроде не в первый раз мне приходится общаться на таком высоком уровне, но это все равно каждый раз волнительно.
– А вот давайте
