На столешнице лежала Библия, и я передвинула её, чтобы положить лист бумаги. Книга была потрёпанной, с разлохматившейся на конце шёлковой ленточкой-закладкой. Видимо, королева читала эту книгу уже много лет… Не удержавшись, я одним пальцем приоткрыла Библию и убедилась, что моя догадка верна. На титульном листе была надпись выцветшими от времени чернилами «Принадлежит её высочеству принцессе Гизелле Воларине Эшвегской».

Эшвег… далёкий город в далёкой Сальвании… Когда-то оттуда привезли юную принцессу в жёны нашему королю. Принцесса стала королевой, родила наследного принца, а потом король полюбил другую…

Невольно я бросила взгляд на её величество. Она так увлечённо украшала свою причёску, и выглядела такой довольной и безмятежной, что совсем не верилось, что эта женщина могла мстить сопернице, приказав окунуть её в нечистоты и прогнав по городу, чтобы все видели её позор…

- Вы так религиозны, Фанни? – спросила королева, вынимая из мочек ушей простенькие утренние серьги с жемчужинами и надевая более яркие – с аквамаринами.

А я и не думала, что она видит, как я читаю её Библию!

Мне стало стыдно, я поспешно закрыла книгу и так же поспешно покаялась:

- Простите, ваше величество. Это получилось почти нечаянно и больше не повториться.

- Не переживайте так, - она посмотрела на меня через плечо. – Вы не узнали никаких государственных тайн, казнить вас пока не за что.

- Вы так добры, - ухитрилась произнести я, хотя дыхание перехватило от такой милой «шутки».

- Эту Библию мне подарила матушка, когда я уезжала к жениху, - пояснила королева. – С тех пор я не расстаюсь с подарком. Когда-то только эта книга была моим утешением, и только ей я могла доверить свою печаль и тайны.

- Прошу прощения, - я не смогла промолчать, - но вряд ли на это способна книга. Наверное, не она, а Бог был вашим утешением?

- Ну да, Бог, - кивнула она и вынула из шкатулки ещё одну шпильку. – Вы тоже во всём полагаетесь на Бога, Фанни?

- И ещё немножко на себя, - сказала я, помолчала и добавила: - А почему вы оставили только одно имя, ваше величество? Здесь написано, что вы – Гизелла Воларина, а мы знаем только королеву Гизеллу.

- Имена моей родины слишком сложны для вашего языка, - пояснила она. – Я решила не добавлять подданным трудности, запоминая, как меня зовут. Королева-чужестранка всегда вызывает неприятие и настороженность, а если ещё и имя выговариваешь с трудом… Мне кажется, я проявила политическую мудрость. Вам так не кажется?

- Совершенно с вами согласна, - ответила я, но про себя подумала, что имя Гизелла гораздо сложнее в произношении, чем Воларина.

Когда список блюд был составлен, я предъявила его королеве, и она внимательно его перечитала.

- Если какие-то блюда кажутся вам непривлекательными, вычёркивайте их, - сказала я, подавая перо и чернильницу. – Очень важно, чтобы вы ели то, что вам нравится.

- Пока мне нравится всё, - заверила меня королева. – Я покажу это моему врачу, а потом передам придворному повару.

- Вы очень добры, - подхватила я, - но если позволите, мне бы хотелось присутствовать при готовке. Не знаю, знаком ли ваш повар с приёмами приготовления пищи простолюдинов. Во дворце подают только изысканные блюда, а не сыр и сардины. Даже в приготовлении самой простой пищи есть свои нюансы.

- Похвальное рвение, - её величество кивнула мне с улыбкой. – Хорошо, с завтрашнего дня вы получите доступ на королевскую кухню. Я скажу Максимилиану, чтобы он не возражал вам и прислушивался к вашим советам. Максимилиан – это главный повар. Один из тех мужчин, которые в женщинах ценят лишь корону.

Шутку я оценила и посмеялась, пока королева смеялась тоже. Часы на каминной полке пробили девять, и её величество отпустила меня, ей надо было переодеться, горничные уже стояли под дверью, ожидая разрешения войти.

Я попрощалась с королевой и пошла на балкончик, где меня должен был встретить герцог де Морвиль. Дверь на балкон была открыта, стол для завтрака убран, но герцога ещё не было. Я подошла к перилам, глядя на пылающий всеми красками осени сад, и задумалась.

Если королева Алария так же способна к шуткам и здравомыслию, как её свекровь, я смогу объяснить, что в смерти его величества не было вины моего дяди. Может быть, придётся сначала заручиться поддержкой вдовствующей королевы…Особенно если ей понравится моя лечебная кухня, и если новая система питания пойдёт на пользу. Как много «если»…

- Кто это у нас тут? – услышала я, а потом кто-то бесцеремонно взял меня за плечо, разворачивая.

Передо мной стоял молодой человек в чёрном камзоле, богато расшитом серебром и крохотными металлическими бусинками. Вроде бы и траур, но такой роскошный, что это кажется почти вызывающим. У молодого человека было красивое, немного рыхловатое лицо, и он смотрел на меня так, как будто я была собачкой на породистой выставке.

- Новая служанка? – спросил он. – Ну, что молчишь? Отвечай!

Лицо его было мне незнакомо, но голос я, определённо, слышала раньше. Кто же это?

- Виконт, мы ждём вас! – раздалось из коридора, и за стеклянной дверью замахали руками другие молодые люди – тоже в очень богатых придворных одеждах.

- Одну секунду, друзья, - виконт даже не оглянулся, продолжая рассматривать меня. – Тут такая крошка, я должен всё о ней разузнать.

- Пустите, милорд, - я повела плечом, высвобождаясь из-под его руки.

- О! Умеешь говорить? – обрадовался он. – Как тебя зовут, красавица? Кому ты служишь?

- Её величеству королеве Гизелле, - ответила я, намереваясь сразу его осадить.

Но имя королевы ничуть не приструнило нахала, и он снова попытался взять меня за плечо.

- Не трогайте меня, милорд, - предостерегла я, проворно отскакивая.

- А ты с характером, - обрадовался он. – Люблю таких. И таких, - он хохотнул, пошевелив пальцами возле груди. – Ты хоть и маленькая, но кругленькая, как булочка. Люблю булочек.

- Сожалею, милорд, я не съедобна, - ответила я, с трудом сдерживая гнев.

Даже служанка не заслуживает того, чтобы с ней говорили в подобном тоне. И это совершенно недостойно благородного мужчины.

- Тебе полезнее дружить со мной, - виконт погрозил мне пальцем. – Я при королевском дворе уже три года. Знаю тут всё и обо всех. И я из Дрюмморов, - он многозначительно прищурился.