вся налитая, с крутыми изгибами. Она мазнула по Счастливому взглядом черных смоляных глаз, и Даниил отвернулся, чтобы не смотреть на это непристойно вызывающее тело.

То ли по причине природной горластости посетителей, то ли из-за ветхости рассохшейся двери все происходящее в кабинете прослушивалось идеально. Пресса активно интересовалась у хозяйки кабинета трудовыми успехами, а также секретами, коими таковые успехи были обусловлены.

– Просвещение, убеждение, наглядная агитация, – негромко, даже тихо вещала она. – Поскольку в нашем районе процент состоятельных граждан весьма мал, поэтому чаще всего их нельзя напугать арестом машины или запретом на выезд за рубеж.

– Многие наверняка ссылаются на то, что нигде не работают, что ничего у них нет?

– Да, бывают и такие. В нашей практике был случай, когда мужчина с полумиллионным долгом объявил себя дауншифтером, кочевал и медитировал по болотам. Должник уведомил нас, что ему недосуг вспоминать о ребенке, он полностью сосредоточен на духовном восприятии мира. Пришлось провести с ним разъяснительную работу…

– Какие темы затрагивались, если не секрет?

– Если вкратце, то в случае непогашения долга ему будет, во-первых, стыдно, во-вторых, придется сменить просторы болот на тесную камеру. Ну и есть наши профессиональные секреты…

– Поведаете нам?

– Конечно, обязательно поведаем, если вы перестанете заботиться о своих детишках. В последнее время мы и наши коллеги применяем моменты позитивной реморализации…

– Иными словами?

– Пристыжаем. Иной раз священника приглашаем на встречи с должниками, иной раз сами справляемся. Есть такие наглые личности, которых мысли о вечных муках совести не пугают, но намек на боль невыносимую…

– В каком смысле?

– За бесцельно и безответственно прожитые годы, разумеется.

«Ишь ты, как излагает, – подумал Даниил, – где я мог слышать этот голосок? Тихонько-тихонько шуршит, а потом все громче, громче, заводится, накручивает себя, аж повизгивать начинает, как доктор Геббельс на митинге, – и снова тихо-тихо шебаршится…».

– Ваш район не самый благополучный с финансовой точки зрения. Наверняка должники ссылаются на отсутствие работы, доходов, имущества непомерную ношу, правительство…

– Конечно. Мы принимаем во внимание объективные трудности. Если у неплательщика нет ни официального места работы, ни денежных средств на расчетных счетах, ни имущества, на которое может быть обращено взыскание, то руки-то при нем. Тридцати часов обязательных работ достаточно, чтобы человек одумался и изменил свое отношение к родительским обязанностям. Ну а когда он понимает, что в случае дальнейшей неуплаты его ждет привлечение к уголовной ответственности, деньги на погашение долга находятся быстро. Особо упрямых в настоящее время практически не бывает…

Наконец интервью завершилось дружескими пожеланиями дальнейших творческих и профессиональных успехов, раздались звуки складываемой аппаратуры, стих бодрый гомон за дверью, она приоткрылась, из кабинета организованно проследовала на выход съемочная группа.

Тургеневская девушка, которая давно уж проявляла признаки мигрени и нетерпения, немедленно вошла в кабинет, плотно прикрыв за собою дверь. И снова то ли из-за щели в филенках, то ли вследствие выпитой полбутылки шампанского слух у Даниила обострился так, что он слышал каждое слово, как если бы беседующие сидели прямо тут, в коридоре. Голосок посетительницы, которым только распевать «Соловей мой, соловей», звенел одиноким колокольчиком:

– Скажите главное: он же не слишком страдал?

В ответ прозвучало еще более тихое, официально звучащее контральто:

– Даня?

Даниил вздрогнул. Девчоночий басок недовольно пробурчал:

– Не было такого уговора.

– Вы меня не поняли…

– Ну что вы вяжетесь к человеку? Страданиями эта… душа совершенствуется, а у него этого добра не водилось…

– Даня, Даня!

Басок послушно стих.

Из-за двери появилась тургеневская девушка, пошатываясь, как тростник, клонимый ветром. Глядя прямо перед собой – и, совершенно явно, – не видя ничего, неуверенно, как сомнамбула, она проплыла мимо кресел, остановилась напротив Даниила и, прислонившись спиной к стене, прикрыла глаза. К впалой, судорожно вздымающейся и опадающей груди она прижимала книгу, упакованную в надорванную нарядную бумагу, перевязанную ленточкой.

Подождав минут пять, вежливый Даниил рискнул спросить:

– Вам помочь? Вам плохо? – Он приподнялся.

Девушка распахнула небесные глаза, глянула на него совершенно безумно, потом вдруг затряслась, как припадочная, и завопила:

– Мне? Плохо?! Нет! Мне хорошо! Очень, очень, очень хорошо! – И, отшвырнув книжку, закатилась истеричным смехом.

Даниил автоматически потянулся поднять книгу – и отдернул руку, как от змеи. Небольшая тонкая книжка в аккуратном кожаном переплете, на титуле тиснение: «Бери крест свой и…», и далее неровно выведено: «Follow me!»

Даниила передернуло, перед глазами запрыгали огненные шары, в глубине головы поднялся гул, и вроде бы уже слышалось брюзгливое бормотание.

Тургеневская девушка сползла по стене, она уже почти задыхалась, лицо стало багрово-синим, из носа текла юшка, но она продолжала смеяться.

– Позвольте же, – сказали Даниилу с раздражением, и он позволил.

Решительная блондинка проследовала мимо, брезгливо отодвинув книгу носком туфельки, и угостила тургеневскую барышню двумя хлесткими, с оттяжкой, оплеухами. Истеричный смех сменился всхлипываниями и стих.

– С-пасибо, – пролепетала исцеленная, поднимаясь с пола.

– На здоровье, – вежливо ответила целительница, извлекла спрей-антисептик, как ни в чем не бывало провела обработку своих верхних конечностей и вернулась на свое место.

Даниил, дернув за шарф, все-таки заставил себя подобрать книжонку за обернутую часть и передать барышне. Та выхватила ее у Счастливого из рук, прижала к груди, прошептала: «Благодарю» – и, пошатываясь, двинулась вниз по лестнице.

Снова начала открываться филенчатая дверь. Даниил влез поглубже в кресло и принялся шарить по карманам. Он точно помнил, что брал с собой драгоценные таблетки, но где они, черт побери?..

– Следующая, – вежливо пробасили из кабинета.

Все, что сейчас хотелось – это оказаться где-нибудь на природе или просто в надежно закрытой комнате. Очень хотелось также хотя бы зажать уши руками, но Счастливый боялся уронить подарки. Положить их на соседнее свободное кресло ему мысль в гудящую больную голову не пришла, он так и сидел, вцепившись в стебель колючей розы и пакеты, и обреченно слушал.

– Так, все верно. – Голос, принадлежащий блондинке, звучал по-прежнему уверенно, но в нем появились новые, какие-то жалкие нотки: – Но где же волос? Был же волос.

– Даня?

– При обработке волос выпал. Неужели не понятно?

– Даня, Даня… У вас имеются фото, можете с помощью специального программного обеспечения убедиться в идентичности кода. Если, конечно, для вас это допустимо и этично.

– Да, да, вы правы. Благодарю вас.

Застучали, приближаясь, каблуки, девчоночий басок крикнул возмущенно: «Эй, а капуста?!» Сконфуженная блондинка вернулась в кабинет. Тихонько зарычал на роликах ящик офисного стола, выдвигаясь и задвигаясь.

Даниил открыл глаза.

Вышла блондинка, которая теперь была поникшая и унылая.

– При обработке, да… выпал, при обработке, – бормотала она, механически извлекая из сумочки айфон и снимая с него чехол.

Руки у нее ходили ходуном, но