Когда у неё появилась эта дурная привычка, кусать свои губы? Примерно тогда, размышляла девушка, когда весь мир сделался для неё пустым и пресным. Кстати говоря, а когда это мир стал для неё пустым, пресным, и тупым?

Примерно тогда, отвечала сама себе Атросити, когда ей вырвали глаза. Или немного позже, когда Атросити поняла, что она теперь урод, когда ужас, с которым на неё смотрели её игрушки, стал совершенно голым, и в нём не было больше ни капельки былого очарования её красотой, когда стало понятно, что ей никогда больше не вернуть былую красоту, что она уже не является и не может больше быть прекрасной и весёлой девушкой, которая купается в кровавых бассейнах и сверкает невинной и жестокой улыбкой… Когда она стала непригодна, чтобы играть эту роль… Тогда?

Да, тогда.

Тогда она перестала получать от еды малейшее удовольствие.

Какое-то время Атросити хотела ещё всё исправить, она хотела силой достучаться до своего спящего сердца. Её «игры» того периода потеряли всю изящность и были просто пошлыми: как-то она съела за один присест тысячу младенцев на глазах их матерей, и даже это не помогло ей почувствовать совершенно ничего.

Всё это было пресно и противно.

Много раз Атросити пыталась заставить себя вырвать уродливые глаза, вдавленные в её глазницы, но каждый раз девушку бросало в страшную дрожь, и руки её опускались.

Как сейчас.

Из прокушенной губы девушки ручейками бежала кровь. Атросити лежала на земле, в рваном платье, мелькая бледной кожей и впиваясь длинными белыми ногтями в свой живот и в свою грудь. Она смотрела в зеркало, на неподвижный блеск своих искусственных глаз. Зеркало отражало глаза, и глаза отражали зеркало. А сама Атросити лежала на полу как совершенное ничто.

Такое положение продолжало почти полчаса. Потом в дверь её постучали.

— Не хочу… нет! Хочу есть! Приведи… — говорила девушка рваным голосом, постоянно срываясь на крик: — Приведи…

Перед нею, прямо перед ей пустыми глазами, предстал мальчик — человек со зрачками, как прекрасные сапфиры.

— Приведи того, нового, и… Ещё принеси щипцы… — проговорила девушка, и за её дверью зазвучали отдаляющиеся шаги. Атросити с трудом повернула дрожащую голову в землю, пряча своё лицо за смолянистыми чёрными волосами…

…

…

…

Артура и детей ранним утром разбудил звонкий, но совсем немелодичный колокольчик. Правда, мужчина и не спал вовсе, чтобы его нужно было будить: он просто открыл глаза. Дети начали подниматься и одевать свежие костюмчики. Маг последовал их примеру. Когда он натянул на себя шорты, открывавшие ноги до коленок, и чёрные ботиночки, ему на плечо положил руку уже знакомый дворецкий. Следуя за ним, голубоглазый юноша покорно вышел из помещения, — остальные ребята на него даже не обернулись. Все они смотрели в землю.

Пока они шли ветвистыми коридорами, Артур обдумывал свой план. К сожалению, на его осуществление было довольно мало времени, — остальные из Гексагона должны были быть со дня на день. Потому маг не успевал использовать свои часики.

Благодаря Сердцу Бога, мужчина мог делать Растяжку Времени продолжительностью в пять часов. Этого было более чем достаточно, чтобы один раз попытаться убить Атросити.

Если бы у Артура была неделя, например, то учитывая среднюю скорость восстановления манны с использованием самоцветом, он мог бы попытаться три раза — три репетиции.

К сожалению, времени и вправду было в обрез. Попытка была только одна, а потому приходилось действовать без этого конкретного заклинания — оно сжирало слишком много манны, а чтобы убить Порождение Смерти ранга Гексагона в его собственном логове, и потом убежать, манны нужно было много.

В очередной раз Артур посетовал, как сложно убивать этих тварей.

Было бы куда проще, если бы можно было сразу прорваться в темницу Шанти и освободить её, чтобы она сама перебила своих слуг. К сожалению, этому мешал какой-то «Кровавый Замок». По словам Кровавой Императрицы, пока половина Гексагона не будет мертва, вызволить её сестру было невозможно.

Оставалось ещё двое.

Меж тем дворецкий остановился, и все мысли немедленно оставили голову мага; он приготовился к сражению. Дверь перед ними открылась, и он один вошёл в пышные покои с большой белой кроватью у стены и с красным шёлком, застилавшим пол.

Атросити, в новеньком голубом платье и с белой ленточкой на шее, стояла в окружении всевозможных пыточных приспособлений и держала над углями раскалённые щипцы. Пылающие угли отражались в её стеклянных глазках.

И сразу же Артур чуть не поморщился.

Все эти приспособления, ошейники, щипцы, ножи… Всё это было настолько же гротескной издёвкой над добрым пыточным искусством, насколько сама девушка в своём платье была гротескной пародией на куклу.

Девушка, надо заметить, была в дурном настроении. Стоило Артуру войти, как она вгляделась ему в глаза, очень пристально, и глядела так едва ли не десять секунд, а потом прикусила губы, подошла к нему и поднесла к его лицу щипцы… Маг приготовился незаметно пырнуть её «Кинжалом Времени», но, когда щипцы были примерно в сантиметре от его зрачка, Атросити застыла.

Она вдруг швырнула инструмент на землю. Потом девушка пару секунд стояла неподвижно и кусала губы. Затем она развернулась, схватила охапку пыточных приспособлений и бросила их все на кровать. Девушка запрыгнула на матрас и стала перебирать свой «арсенал» руками. Спустя пару секунд Атросити снова схватил приступ, на белые одеяла с её губ закапала кровь, и она зарылась лицом в ладони… Она поёрзала, а потом размякла и повернула к Артуру своё предельно унылое лицо.

Мужчина отметил про себя, что огромные глаза могут даже уныние сделать безумным.

Девушка швырнула в ноги мальчика что-то ногой.

— Надевай, — сказала она тихим голосом.

Артур приподнял шипастый кожаный ошейник.

Вдруг занятная мысль пришла ему в голову.

Почему бы и нет?

Мальчик надел ошейник:

Он резко прошёлся вперёд и нежным движением обхватил ошейником нежную шейку девушки, и застегнул. Атросити вздрогнула и выпучила свои стеклянные глазки. А мальчик посмотрел в них, взглядом совершенно спокойным, и сказал:

— Надел.

200. В Каракатицу тоже Полезешь?

200. В Каракатицу тоже Полезешь?

Первой мыслью Атросити… Или даже не мыслью. Первой её реакцией было свернуть мальчишке шею. Девушка немедленно встала и схватила его за горло, но потом себя одёрнула: нет. Это было слишком просто. Убивать его просто так нельзя. За такое оскорбление, за этот жгучий позор она… она его… она эту тварь… эту тварь поганую… она…

— Ах ты… — заговорила девушка и вдруг снова: спокойный взгляд сапфировых