нас только то, что Лейн была из богатых — ее папа занимался элитной недвижимостью в Майами или чем-то в этом роде, — так что у нее вдобавок к зарплате от «Спектры» был еще и трастовый фонд. Мы переходили из комнаты в комнату, а Лейн щелкала выключателями и демонстрировала нам неоштукатуренную кирпичную кладку и мебель середины века, прекрасную в своей непосредственности, плакаты с голыми девками, мраморные столешницы и хромированные светильники. С изрядной долей гордости Лейн сообщила, что живет совсем рядом с домом, где умер Хит Леджер. В гостиной с высоким потолком стояли имсовские кресла и лежал белый ворсистый ковер, на котором был разбросан наполнитель для кошачьего туалета, хотя кошки нигде не было видно.

— Сьюки! — звала Лейн время от времени. — Сьюки! — Затем она поворачивалась к нам и объясняла: — Она очень застенчивая. Поэтому я зову ее Куксьюки.

— Сьюки! — позвала я, разражаясь хихиканьем. Мне показалось, что я слышу кошку, какой-то металлический звук, как позвякивание кошачьего колокольчика.

Мне нужно было где-то быть. Я не могла оставаться одна. Весь день на мой сотовый сыпались эсэмэски от Джонатана, которые он с трудом набирал на своем старом телефоне. Я не читала их, но если бы пришла домой, то не торопясь бы их прочла, обдумала все и перезвонила ему. И он бы пришел ко мне, а в худшем случае — я бы спустилась к нему по ступенькам в подвал, и все повторилось бы снова и снова. Мы не первый раз расставались, но в этот раз я чувствовала, что навсегда.

Лейн и Блайз сняли респираторы. Блайз сказала:

— Давай просто ей скажем?

Я обернулась:

— Скажете что?

— Не волнуйся, это хорошие новости, — отозвалась Лейн.

Блайз открыла еще одну бутылку вина и отвела взгляд:

— У нас открывается новая вакансия. В художественном отделе.

— Хорошо, — кивнула я и послушно выпила вина.

— Старший координатор производства, — добавила Лейн. — Они объявят об этом на следующей неделе. Мы подумали, что тебя это заинтересует.

Тут опять вступила Блайз:

— Это, в сущности, то же самое, что ты сейчас делаешь, но про искусство. И мы знаем, что тебе надоело работать с Библиями. — Она осеклась. — Я имею в виду, а кому бы не надоело?

— Ух ты, — сказала я, сглатывая. — Восхитительно.

— Так ты бы подала заявку, — подстрекала Блайз.

Лейн со значением мне улыбнулась.

— Во всяком случае, в художественном отделе ты будешь работать с интересными проектами. Это не то, что Библии, где ты делаешь, по сути дела, одно и то же раз за разом.

Ей пришло сообщение.

— Делила едет к нам, — объявила она.

Внезапно я поняла, зачем Блайз меня пригласила. Они меня испытывали, проверяли, буду ли я полезным пополнением их клики. Я посмотрела на себя. Мой офисный костюм смотрелся блекло на фоне их глянцевых платьев в облипку.

— Если попадешь к нам, — начала Блайз, — сначала мы поручим тебе переиздания, пока не освоишься. Имею в виду, я думаю, тебе эта работа отлично подойдет.

— Да, — я отпила из бокала. Вино отдавало кровью. Я хотела сказать им, что они совершили большую ошибку. Я не была похожа на них. Я не хотела того, чего хотели они, и они должны это понять. Они должны понять, что я другая, должны почувствовать мои неизмеримые, мать их, глубины. Но все эти построения опровергались тем простым фактом, что я очень хотела работать в художественном отделе. Я хотела быть художественной девицей.

Во всяком случае, я не могла вечно работать с Библиями. Я бы сошла с ума. Мне надоели ночные кошмары про то, как печатные машины рвут тонкую бумагу для Библий. Мне надоело объяснять клиентам условия труда китайских рабочих, о которых я сама мало что знала. Мне надоело пересчитывать юани в доллары, к тому же курс все время колебался, прыгал вверх и вниз, как утопающий пловец.

В художественном отделе все было иначе. Тут клиенты не были так озабочены низкой себестоимостью. Они хотели, чтобы продукт получился красивым. Для них имели значение качество печати, цветопередача, долговечность прошитого переплета, и за это они готовы были доплачивать, готовы были мириться с задержками. Они делали пожертвования организациям, боровшимся против потогонных фабрик в Южной Азии, хотя сами пользовались их услугами — таковы уж выверты глобальной экономики.

— С кем мне нужно поговорить? — спросила я, разглаживая юбку.

Они переглянулись, и Блайз ответила:

— Сначала тебе нужно встретиться с эйчаром в понедельник. Думаю, собеседование будет проводить Майкл, но все это проходит через эйчара.

— Мы за тебя замолвим словечко, — сказала Лейн.

— Спасибо, — ответила я, размышляя, должна ли рассыпаться в благодарностях.

Лейн похлопала по креслу рядом с собой:

— Садись.

Я подчинилась. Юбка у меня задралась до пупа. Тут я поняла, что музыка уже давно не играет. И никто не удосужился поставить что-то другое. Они обе уткнулись в телефоны, координируя посиделки. В тишине раздавались только звуки входящих сообщений. Звенели чьи-то ключи.

— Откуда этот звук? — спросила я. — Чьи-то ключи?

— Это моя соседка, — сказала Лейн, — старая женщина, которая все время не может попасть ключом в замочную скважину. Я ей предлагала помощь, но она всегда отказывается.

Я открыла входную дверь. На площадке стояла миниатюрная пожилая женщина. Она была странно одета: в застегнутый шерстяной кардиган и льняные штаны, как будто ее туловище и ноги существовали в разных временах года. И повторяла одно и то же действие. Она пыталась вставить ключ в замочную скважину, у нее это не получалось, и она роняла связку. Потом поднимала ее и пробовала еще раз. В ее порывистых движениях было что-то механическое.

Я подошла к ней и вынула ключи у нее из рук.

— Дайте я вам помогу, — мягко сказала я. В ее связке было больше десяти ключей. Я перепробовала почти все. Последний ключ был похож на ключ Лейн, и дверь наконец открылась.

— Заходите, — сказала я, пропуская ее вперед. Тут я увидела ее лицо. Оно было ужасным. Все щеки в губной помаде, тени для век — на бровях. На лице и на тонкой, изящной шее — синяки и порезы. Волосы слиплись, будто она забыла смыть шампунь. Кардиган был застегнут не на те пуговицы. Штаны надеты наизнанку. Не глядя на меня, он прошла в комнату и плюхнулась на диван перед орущим телевизором.

А я — я была в ее квартире. Блайз звала меня. В квартире было ярко и шумно. Горели все лампочки, были включены все бытовые приборы. По кислому запаху я поняла, что кофе варился уже несколько дней. Вдоль окна стояли растения в горшках, целиком залитых водой. Вокруг горшков были потеки.