Так все-таки создатель археологической службы в Индии Александр Каннингем гений или нет? Гением признан его современник Иоганн Людвиг Шлиман (1822–1890), такой же, как Александр Каннингем, археолог-самоучка, ставший, как и он, основателем полевой археологии. Находки Шлимана на месте Трои, особенно так называемый Клад Приама, вписали его имя в историю человечества. Но это сравнение Александра Каннингема со Шлиманом еще не аргумент.

Задамся вопросом: как отличать гениев от всех остальных людей? За ответом обращусь к Гертруде Стайн (1874–1946), американской писательнице, которая повидала их немало на своем веку, а некоторых собственноручно открыла миру. Для меня эта мудрая женщина — авторитетный арбитр в столь сложном и каверзном вопросе, как природа гениальности. Вот что она сказала по этому поводу: «Бытие гения не есть тревожное состояние, потому что оно всепоглощающее, а когда бытие успешное, оно не тревожное, потому что успешное, однако успешное поглощает не так, как неуспешное, разумеется, нет, и в любом случае, гению не надо думать, потому что если он думает, он должен быть прав либо неправ, он должен спорить или решать, а с таким же успехом он может этого не делать, ему незачем внутри быть собой»[121].

Ну, чем, скажите, не рассуждение в духе Гаутамы Будды?

Александр Каннингем и его британские соотечественники первыми начали откапывание невымышленной Индии. Его коллеги в профессиональном отношении были даже грамотнее своего начальника. Например, доктор Джеймс Бёрджесс (1832–1916), по профессии учитель математики. Он оказался преемником Каннингема на посту генерального директора Археологического надзора Индии и знакомым по родине его отца — Дамфрису (город на юге Шотландии, где родился Роберт Бёрнс).

Отчеты Джеймса Бёрджесса отличались археологической грамотностью и сопровождались фотографиями раскопок. Находясь с 1872 года во главе Археологического управления Западной Индии, а с 1881-го — Южной Индии, как археолог он раскопал и описал значительно больше раритетов, чем Александр Каннингем. К тому же это был бессребреник, влюбленный в археологию, издававший с 1872 года на личные средства журнал Индийский Антикварий, а в конце 1880-х годов вместе со своими единомышленниками развернувший деятельность по подготовке нового академического издания — Epigraphia Indica. Первый том этого фундаментального труда вышел в 1892 году[122].

Однако в этом достойном всяческих похвал человеке не было и намека на ту особую человеческую способность, о которой косноязычно высказалась Гертруда Стайн. По ее представлениям, как я понял, гений — это самодостаточный человек. Он видит обособленно и совершенно естественно нечто такое, что не видят другие — те самонадеянные люди, которых подавляющее большинство и чьи взгляды на мир формируют вульгарная повседневность и сомнительные авторитеты. К тому же психику этих людей отягощают все новые и новые комплексы. Вот почему именно Александра Каннингема можно отнести к гениям.

Глава шестая. Будда и его учение в первоначальных пересказах и открытиях европейцев

О Клименте Александрийском и манихеях, о венецианце Марко Поло, венгре Кёрёши Шандоре, британце Брайоне Ходжсоне и других отважных людях, о первых находках и переводах на европейские языки буддийских текстов

Гаутама Будда рассеял марево мнимой тайны в самом себе и поделился с окружающими людьми результатами своего триумфа. Далеко не всему человечеству его опыт избавления от помрачений сознания оказался по вкусу и по силам, об этом свидетельствуют последующие тысячелетия истории. Однако, согласно утверждению энциклопедии Британика, в современном мире на 2011 год буддистов насчитывается 780 миллионов. Другое дело, что опыт Первоучителя используется в каждой стране по-своему, в соответствии с ее национальными духовными традициями. Может быть, в этом состоят живучесть и неослабная сила буддийской мысли.

В том, что откровения пророков иногда толкуют по собственному разумению, нет ничего неожиданного. Однако при вольном обращении с духовными учениями существует одна опасность, которая в применении к буддизму совершенно не возможна и противоречит его сущности. Даже при сильном желании не получится «перенаправить» мысли Первоучителя в сторону умственного оскудения и принижения человека как такового.

Возвысить человека над его тварной и рабской природой — не об этом ли пеклись все пророки человечества? Вместе с тем они не разделяли ответственности за результаты своей проповеднической деятельности, а последнее решение всегда оставляли за Богом. В отличие от них Гаутама Будда «не объявлял себя ни пророком, ни его посланцем» и к тому же «целиком отрицал идею Бога как Высшего Существа»[123].

Человек, как замечает Генри В. Миллер, все еще «упорно отказывается принять условия своей суверенности. Отказываясь от самопроявления, человек способствует смерти Бога и доводит мир до крайней бессмысленности, в которой он сам живет»[124].

Суверенность и самопроявление последователей учения Гаутамы Будды если чем-то и сдерживаются, то только нравственными постулатами! В остальном же масштабность буддийского учения не препятствует движению свободной мысли, ее обогащению новыми гуманистическими идеями и смыслами. Не случайно ведь буддизм отличается от других религий разнообразием форм и трактовок. Долгое время на Западе Гаутама Будда и его учение воспринимались с любопытством, растерянностью и недоумением. Словно неизвестный экзотический плод. И попробовать хочется, и одновременно думаешь: не отравишься ли?

Известно и подтверждается многочисленными примерами, что люди не видят того, что у них под ногами и под носом. Зато, в силу врожденной любознательности и будучи жадными до новых впечатлений, так и норовят заглянуть за далекий горизонт. Представим, что мог знать о Будде и его учении образованный христианин Александр Каннингем до своего появления в Индии.

Самые общие представления о Будде появились на Западе в конце II века н. э. Первым, кто упомянул о нем, был Тит Флавий Климент, известный как Климент Александрийский (ок. 150 — ок. 215 гг. н. э.), христианский апологет и проповедник Священного Писания среди эллинистических книжников, основоположник Александрийской богословской школы.

Куда большее внимание к Будде проявили в III веке н. э. манихеи и непосредственно основатель этого религиозного движения Мани (216–273 гг. или 276 г. н. э.), выдающийся древнеперсидский художник и поэт, чье еретическое учение отличалось специфической трактовкой Библии — в духе христианско-гностических представлений.

Мани называл своими предшественниками Будду, Зороастра и Иисуса Христа. Буддизм, с которым он познакомился, по-видимому, в Индии, произвел на него глубокое впечатление и даже повлиял на некоторые стороны его проповеднической деятельности. Искреннее заявление Мани о влиянии на него некоторых идей буддизма не прошло мимо внимания Отцов христианской церкви. В связи с критикой учения Мани в апокрифическом сочинении Деяния Архелая (начало IV в. н. э.) появляется имя Будды.

Автор повествует о деятельности Архелая, епископа Месопотамского, известного обличителя манихейской ереси.

Святой Иероним Стридонский (IV в. н. э. — V в. н. э.), церковный писатель, аскет, автор канонического перевода латинского текста Библии,