Шрифт:
Закладка:
— Дядя Илья, можно с вами поговорить?
Пацан был на удивление серьезен. Словно собирался обсуждать со мной жизненно важные вопросы. Интересненько…
— Да, конечно, проходи, — пригласил его, откидываясь на спинку кресла.
Никита осторожно прошел в комнату, с интересом осматриваясь вокруг себя. Как ни странно, но за то время, что пацан жил в моем доме, он ни разу не был в моем кабинете. И не потому, что я запрещал в него заходить (никаких страшных секретов или вещей, над которыми я бы трясся, в нем не было), просто воспитание мальчишки было сильнее его любопытства.
На мой взгляд, ничего особенно интересного в кабинете не было. Добротный стол, на котором с легкостью можно разложить не только кучу бумаг, но и одну прекрасную леди (да, я пошляк, что поделаешь, и выбирал стол с тайным умыслом); большой книжный шкаф, состоящий из трех секций, одна из которых была занята модельками парусников (их я собирал в детстве, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что происходило у нас дома, и так и не смог с ними расстаться, на каждое свое новое место перевозил довольно внушительную коллекцию); бар шкаф, занимающий практически половину противоположной от стола стены и огромный глобус. Не знаю, на кой черт мне он был нужен, но всегда хотел такой у себя дома, и как только появилась возможность, а главное — место для него, приобрел.
Как и ожидалось, мальчонку заинтересовали парусники и глобус. Он с таким любопытством их рассматривал, что мне показалось — забыл, зачем пришел. Спустя пару минут, я прокашлялся, привлекая к себе внимание. Не то чтобы он мешал, но было все-таки любопытно, с какой целью Никитка ко мне постучался.
— Так, зачем ты пришел? — спросил, когда Ник перевел-таки на меня свой взгляд.
Мальчик тут же нахмурился и весь как-то подобрался. Похоже, что он старался выглядеть более взрослым, чем был на самом деле. Зачем? Все чудесатее и чудесатее.
— Я хотел поговорить с вами, дядя Илья, по поводу ваших намерений относительно моей мамы, — выпалил он на одном дыхании, продолжая стоять посередине кабинета.
Я аж воздухом поперхнулся. Настолько неожиданным и немного комичным было его заявление. Не желая обижать малого, взял себя в руки, взмахом руки предложил сесть в кресло напротив. Он смерил меня максимально возможным для его возраста суровым взглядом и медленно сел.
— Мне кажется, что мы с тобой уже вели подобную беседу, — потянул время, думая, как лучше донести до него мои… намерения.
— Мне нужно знать наверняка, — упрямо сжал губы пацан и нахмурил брови, отчего стал безумно похож на свою мать, когда та была чем-то недовольна.
— Никит… — нужные слова не шли на ум.
Не мог же я ему заявить, что в данный момент больше всего хочу оказаться между ног его матери, и таким способом доказать ей, что лучше меня она мужика найти не сможет. А когда она будет плохо соображать от того количества оргазмов, которые я намереваюсь ей подарить, попрошу (в ультимативной форме, естественно) выйти за меня замуж, чтобы окончательно привязать ее и ее сына к себе.
Нет, он такого не оценит. Да и подобные откровения не для нежных ушек мальчика. Он, конечно, пытается казаться взрослым мужчиной, но ему до этого еще жить и жить.
— Я люблю твою маму, — решил все-таки быть с ним максимально честным. Всегда считал подобную тактику в разговоре с кем-то наиболее выигрышной. — И хочу, чтобы она стала моей женой.
Глаза юного хоккеиста практически вывалились из орбит. Такого заявления он не ожидал, это точно. Какое-то время мы просидели в гробовой тишине, пока Никита переваривал услышанное.
— Она тоже должна этого хотеть, — заявил, наконец, он.
— Несомненно, — кивнул. — И пока она восстанавливается, я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы она захотела.
Говорить о том, какими именно способами я собираюсь добиваться ее расположения, не стал. О некоторых вещах, как уже упоминалось, не стоит говорить с маленькими мальчиками.
— Хорошо, — важно кивнул Ник, поднимаясь с кресла.
Он уже был практически у выхода, когда внезапно остановился и повернулся ко мне. От прежней уверенности не осталось и следа. Теперь на его личике было какое-то странное выражение. Не страх, нет, но что-то близкое к нему.
— А если она захочет, то… — мальчонка замялся, еще чуть-чуть и начнет ковырять носком ковер от смущения. — Можно я тогда буду называть тебя папой? — выпалил и зажмурился, словно боялся моего ответа.
В очередной раз за последние несколько минут я был ошарашен. Никите удалось то, чего не могли добиться взрослые мужики — я потерял дар речи и не знал, что сказать. Точнее, знал, но был настолько удивлен этому вопросу, что не мог найти в себе силы открыть рот.
Мне даже в голову не могло прийти, что он когда-нибудь (при условии, что у нас с Ирой все сложится, конечно) будет называть меня папой. Мне в принципе было фиолетово, как он меня называет, главное, чтобы принял и не противился моему присутствию в их с матерью жизни. А тут такое…
— Ник… — прохрипел.
Горло как наждачка.
Мальчик продолжал стоять с закрытыми глазами, с каждой минутой все больше сутулясь. Он будто бы пытался исчезнуть, уже жалея о своем вопросе.
Не выдержав захлестнувшего меня коктейля из радости, страха, сомнений, удовольствия и бог знает чего еще, вскочил из-за стола. Подошел к мальчику, аккуратно, стараясь не спугнуть его неосторожным движением или внезапным звуком, опустился перед ним на колени, сжал плечи.
Никитка, почувствовав прикосновение, открыл глаза и неуверенно на меня посмотрел.
— Конечно, можно, — чуть улыбнулся, прошептав (говорить во весь голос не мог, хоть ты тресни). — Но… — начавший было тоже улыбаться пацан, нахмурился. — Ты уверен?
Я должен был уточнить. Вдруг, это всего лишь порыв, о котором он в последствии пожалеет. Мне все казалось, что слишком рано для подобного. Мы даже с матерью-то его отношения не построили еще, а мальчик уже так сильно ко мне привязался. Возможно ли такое?
— Уверен, — со всевозможной твердостью ответил Никита.
— Сочту за честь иметь такого сына, — еще шире улыбнулся я.
Прозвучало немного пафосно, конечно, но более правдивых слов я в своей жизни еще не говорил.
Ник выдохнул и бросился мне на шею с объятиями. Снова меня
