В голубой-то цвет дом опять вместе красили. Только возились в основном сыновья, отец больше командовал. Хотя силы у него долго хватало. Как раз на следующий год, как обновили дом, жуткая буря в посёлке случилась. Ветер страшнющий был. Думали, высадит ветром окно террасное. Так отец на терраску выскочил и всю бурю то окно держал. Упёрся ногами, а руками окно враспор прижал и удерживал. А оно мелкой дрожью тряслось, дрожало.

На следующий день оба сына примчались из города, напуганные, как тут, не сорвало ли крышу? А ничего, только вишню старую повалило. А так ничего.

Пока отец был, так или иначе справлялись. Справлялись.

Смотришь сейчас от автобусной остановки на ту терраску. Цветные стёклышки светятся по краю оконной рамы. Но не все они целы. Выбитых нету, но несколько – обычными заменены. Видно, вылетели те, побились со временем.

Дом этот таким маленьким кажется под высокой багряной осиной. А терраска – и того меньше.

Долетает обрывок разговора двух хозяек:

– …Он мне уж плешь проел: продай да продай… К нам перебирайся. А куда ж я всё оставлю? И кошка, и Дружок…

* * *

Когда едешь по шоссе сквозь деревни, редкий дом стоит без терраски с решётчатыми окнами. То справа она пристроена, то слева. Не очень полезная это постройка. Для радости она, для беспечности. Тепло от террасок на сердце. А иногда – вот так, как сейчас…

На следующий год проезжала я мимо тех домов вдоль шоссе. На заборе крупно краской было написано: «Продаётся». Я не успела заметить, на каком именно.

На том или на следующем?..

Глава 13. Водонос

– Вода идёт! – доносилось с улицы, и хозяйка бежала отпирать-впускать. Дядя Ваня воду принёс.

Дядя Ваня был наш деревенский Водонос.

Распахивались двери из тёмных прохладных сеней, и против света в проёме появлялась фигура с коромыслом на плече. Дядя Ваня, мерно покачиваясь вправо-влево, проходил по длинным сеням к кухонному закуту, умелым движением спускал коромысло с плеча, ставил вёдра на пол. Вёдра у дяди Вани были «трубой», ровные, начищенные до блеска. Коромысло старое, выцветшее с краёв, а по центру – чёрное от впитанного годами пота.

На пол вёдра вставали бесшумно. Вода покачивалась на самом краю, светясь из глубины и разбрасывая по тёмным сеням весёлых солнечных зайчиков, привет с жаркой летней улицы. Вода качалась, лизала холодную кромку ведра, но никогда ни капли не выплёскивалось на пол. Дядя Ваня был мастер. Перелив воду в хозяйскую тару, он получал свою плату и, позвякивая пустыми вёдрами, уходил.

Невысокий, крепко-квадратный, дядя Ваня в любую погоду ходил то к колодцу, то уже от колодца, «полный», как он сам говорил. Вода нужна была и тем бабам, у кого мужика в доме не стало, и дачникам, и старикам, кто уж ногами слаб. Старикам Водонос носил за так, денег не брал.

Был он мужик улыбчивый. Но такой, себе на уме. А когда воду нёс – шёл серьёзно, сосредоточенно глядя вперёд. Со знакомыми не болтал. Так, кивнёт – и мимо, с полными вёдрами на коромысле. Понятно, работа.

Лицо его было всё исчерчено глубокими морщинами вдоль и поперёк. Кепки дядя Ваня не носил, так и ходил под летним солнцем, с коромыслом на плече, туда-сюда.

Идёт он по тропке, улыбается чему-то своему, вёдра на коромысле мерно покачиваются в такт ходу. А впереди трусит старая его собака Томка. Присядет она на дорогу, блоху из-за уха вычесать, дядя Ваня приостановится. Ждёт. Ворчит: «Ну что, поймала уже? Эх, пропасть… Жди тебя… Ну?»

Потом дальше пойдут.

Когда дядя Ваня шёл уж порожний, Томка убегала вперёд, к колодцу, весело помахивая лохматым хвостом. Но с годами послабела и уже не бегала, шла. А всё равно – к колодцу шла веселей, вихляясь. Может, нравился ей звон пустых вёдер. Дядя Ваня нёс их в руке, чтоб плечо отдохнуло.

* * *

Водонос был мастер всякой воды. Он и родники чуял, ключи подземные, знал, откуда свежий забьёт.

Воду на питьё деревенские брали в родниках, считалось, что там свежее. Оттуда, из-под горы, носить было далеко, дядя Ваня ворчал:

– Одни капризы…Ну какая разница, где черпать? И та и та – всё одна вода, всё из нашей рудницы выходит.

Рудницей называли подземную реку, что текла в глубине горы, на которой стояла деревня. Она, рудница, всю деревню и поила. В колодце она же и текла.

Но деревенские упорно считали ключевую воду лучшей.

Так вот, родники те время от времени ветшали, слабели, струйка истончалась. Тогда Водоноса звали определить, где быть новому ключу. На такое дело вся деревня скидывалась деньгами. Те, что полюбопытнее, шли с Водоносом «воду искать».

Единственно, кого дядя Ваня не допускал на поиски, так это жену свою, тётю Надю. Жену Надю он почитал, при людях даже был с ней нежен, что у деревенских редкость, обычно-то мужики стесняются чувства на людях выказывать. Но в своём деле Водонос оставался строг:

– Не должна жена в мужской работе под ногами путаться. А в водной науке и того пуще: сама мысль о ней, о бабе то есть, всё испортить может. Тут только воду любить надобно, об ней об одной мечтать. Тогда только её учуешь. Вода, она как баба, заботу ценит.

Пойдёшь летом на зады, за деревню, а там, под горой, дядя Ваня бродит, следом, понурая от жары и мух, таскается Томка, а чуть поодаль деревенские переминаются, ждут. Значит, воду ищут, новый родник будет.

Ходят так они, ходят, потом Водонос остановится. Томка рядом присядет. Он ещё раз отойдёт в сторонку, снова вернётся и уж совсем встанет. Томка в траву завалится, отдыхать. А деревенские подойдут, кто-нибудь жердь заготовленную на примеченное место воткнёт. Всё.

На следующий день пойдёт народ родник новый обустраивать. Копать, обкашивать траву, досочки-мосточки выкладывать, чтобы тропинка не слякотная была. И сток для воды, русло к ручью прокапывать, это обязательно, иначе заболотится луговина.

В этих делах Водонос совсем не участвовал. Его только «на почин» звали – первую воду черпать и пробовать. Такое считалось почётным.

Дядя Ваня, закрыв глаза, серьёзно отхлёбывал из ковша. Выдерживал паузу, потом оглядывал собравшихся и, улыбаясь, сообщал:

– Студёна. Пойдёт.

Холодная вода – значит, ключевая, не застойная.

Новая вода радовала всю деревню. Скоро от молодого родника по луговине разбежится паутина свежих тропок, к домам, к хозяйствам. И жизнь покатится своим издавна заведённым летним чередом.

* * *

Пришли в