Шрифт:
Закладка:
— Ну вот — располагайся. А я пойду домой — что-то задержался с тобой, дела опять же — то, сё… ты если не против я позже зайду… пожрать принесу… выпить там… ты же не против?
— Давай… — рассеянно оглядывая двор, сказал Матвей.
Семен замолчал, нерешительно переступая с ноги на ногу. Попыхтел, но решился.
— Слушай… а у тебя денег не найдется? А то я на мели сейчас… а я тебе отдам! Сразу же, как пенсию дадут!
Матвей посмотрел на него, внутренне усмехнулся, — знакомо все, но не нашел причины отказать. Семен, это было видно, искренне переживал за свое незавидное положение, и Матвей без сомнения вытащил последние деньги из портмоне и, вместе с найденной по карманам мелочью ссыпал в подставленные ладони. Равнодушно спросил:
— Хватит?
Семен благодарно закивал головой, распихивая деньги по карманам.
— Хватит, хватит! Ты не думай — я тебе правда отдам!
Матвей молча махнул рукой и, положив сумку на высокое крыльцо, подошел к закрытому крышкой колодцу. Провел ладонью по старым доскам, ощупывая их шершавую поверхность. Поднес руку к носу и понюхал — пахло разогретой пылью, плесенью и почему-то сухим яблоком. Он вздохнул и прикрыл глаза, впитывая ощущение этого места. Места, где жила его родня, о которой он до сегодняшнего дня даже и не знал. Это было так ново и необычно — узнать, что у тебя есть род!
Семен прокашлялся, привлекая к себе внимание, махнул в сторону калитки, показывая, что он уходит. Матвей мельком глянул на него, кивнул и двинулся к крыльцу. Резко остановился и крикнул выходящему Семену:
— А ключ? Как я в дом попаду?
Семен непонимающе посмотрел на него, затем перевел взгляд на дом. Нахмурился и усмехнулся, догадавшись о трудностях Матвея.
— А-аа… дык никто и не запирает у нас — полешко убери и заходи! — восхищенно качнул головой, — прям индийское кино…
Глава 8
Оглушающая, звенящая тишина царила в доме. Треск поленьев в печи, слабое шебуршание шального сверчка в углу и кряхтенье оживающего дома только усиливали это ощущение — Матвею казалось именно так звучит одиночество. Слабая лампочка едва освещала центр большой комнаты, в которой стоял широкий обеденный стол из толстенного соснового массива.
Матвей сидел, полузакрыв глаза и устало зажав в руках оловянную кружку, из которой курился слабый дымок свежезаваренного чая. Перед ним лежала пара карамельных конфет, обнаруженных в пустом и пыльном кухонном шкафу, и несколько зеленых яблок, пожертвованных сердобольным Абдулгамидом.
В голове Матвея царила та же звенящая пустота, которую не хотелось нарушать ни одной мыслью, и он сидел, бездумно глядя в кружку. Все события последних дней навалились разом и выбили остатки сил из его тела — не было воли ни двигаться, ни думать.
После ухода Семена, на волне какого-то непонятного воодушевления, он бодро исследовал дом. Нашел старый, но рабочий электросчетчик, вкрутил пробки и порадовался наличию света в доме, что было очень вовремя — на улице совершенно стемнело. На остатках солнечного света он еще успел набрать холодной воды из колодца и найти в сарае собранные в аккуратную поленницу березовые дрова, но растапливал печку уже при электрическом освещении, мысленно поблагодарив запасливых хозяев.
Все возможные дела были сделаны, и он заварил себе чай из окаменевшего пакета с надписью «Чай черный байховый», найденного почему-то на печке, и который пришлось колотить о край стола, чтобы добыть горсть чаинок. Он залил их кипятком и сел ждать изрядно припоздавшего Семена.
Тут-то его и накрыла полнейшая и беспросветная тоска. В ней слились все горести и его сегодняшнего состояния, и безнадежное будущее, словно покрывалом закрытое от его глаз. И еще эта нелепая, какая-то даже оскорбительная встреча с дедом…
А с дедом ли, — мелькнула отрезвляющая мысль, — с чего это вдруг я так решил? На основании слов явно пьющего Семена и записи в паспорте отца?
Матвей, напрягая свою память, начал по крупицам собирать воспоминания о детстве отца. От напряжения заболели виски, но по всему выходило — вспоминать-то было и нечего. Эта тема в семье всегда была табу. Хотя отец иногда и вспоминал какие-то события, касающиеся его жизни до поступления в училище, но это были несущественные отрывки, не несущие никакой информации. Ни имен, ни мест, ничего. Хотя остальную часть его жизни Матвей знал довольно-таки хорошо — между ними никогда не существовало пресловутой проблемы «отцов и детей», они часто беседовали и многое доверяли друг другу.
Но вот, оказывается, было огромное «белое» пятно, проблема которого всплыла только сейчас. Он сидел в чужом доме, пил чужой чай и ему обязательно, просто смертельно важно было понять — та ли это деревня, те ли это родственники.
Матвей горько усмехнулся, — вот ведь насмешка судьбы. Кроме проблемы с сумкой, которую нужно было вернуть, да так, чтобы остаться в живых, а это была та еще заморочка, теперь возникла еще одна глобальная, просто-таки эзотерическая задача. С одним неизвестным, — вздохнул Матвей, — со мной.
И как ее решить он не знал. Не тащить же в самом деле этого странного старика на генетическую экспертизу? Да и что делать с этим знанием, даже если это, прямо-таки скажем гипотетическое, исследование можно будет провести?
С неожиданной обидой на возможных родственников Матвей подумал — за столько лет не объявились, не искали отца, значит, он им не нужен был? Значит, и он, Матвей, им не нужен…
Тогда и вы мне не нужны! — он грохнул по столу кулаком и сам испугался этого звука в пустом доме. Сегодня переночую, а завтра домой, в город. И не нужны мне эти ваши загадки и нестыковки!
От какой-то жалкой детской обиды губы Матвея задрожали, и он понял, что сейчас опять расплачется как маленький мальчик, брошенный всеми в огромном и незнакомом месте. Да что же это такое!
Он, обжигаясь глотнул горячего чая и закашлялся, подавившись. Взгляд упал на слабо освещенную противоположную стену и он, мгновенно забыв о только что переживаемом чувстве, стал пристально приглядываться к смутно блестящим пятнам. Недоуменно тряхнув головой, встал и наклонил плафон лампы на стену.
Световое пятно высветило на стене ряд изрядно пожелтевших фотографий в темных
