Выпрямившись, я оглянулась. Девушка, повесив голову и обхватив обеими руками перила, тихо плакала, Гжегож сгрёб в охапку её поникшую фигурку, его руки мёртвой хваткой вцепились в перила. У меня отлегло от сердца.

Подъехала полицейская машина, задерживая редеющий поток автомобилей. Двое полицейских уже помогали им выбраться.

Зажав голову руками, я сидела на тротуаре у мотоцикла. Нестерпимая головная боль новой волной захлестнула меня. Рядом валялись брошеные шлемы. Стук трамвайных колёс и вой автомобилей отдавались в моей голове, словно соединившись в резонансе с вибрирующей болью.

«В косметичке были таблетки, – вспомнила я, – но где она?»

Девушка не хотела отпустить руку Гжегожа. Он что-то долго говорил ей, наконец она согласилась сесть в полицейский автомобиль, но её плачущие глаза на бледном запрокинутом лице, были неотрывно прикованы к своему духовному пастырю-спасителю.

– Ещё раз увижу тебя здесь – пеняй на себя! – угрожающевыкрикнул полицейский вдогонку Гжегожу.

– Прости, что заставил волноваться, но я должен был, –извинился он, и добавил:

– Чувствую себя опустошённым...

– Знаю, и восхищаюсь тобой! Ты удивительный! Это геро-изм и огромное самопожертвование для одной человеческой единицы! Но, если бы ты не убедил её, и она выбрала бы прыжок в Вислу, что тогда? – спросила я, стиснув руками голову, боясь, что она развалится от острой пульсирующей боли.

– До сих пор мне удавалось. Этот мост почему-то притя-гивает женщин-самоубийц, особенно в ночное время...

– Но всё-таки, – не унималась я, – если бы она предпочлапрыжок?

– Я прыгнул бы, не раздумывая!

Его глаза смеялись, а губы тронула лёгкая загадочная улыбка.

– А, понимаю, это – один из методов спасения заблудшейдуши, потому что бедняжка даже понятия не имеет, что спасает её Добрый Ангел, у которого тотчас же вырастают мощные крылья, и вы, вдоволь насладившись полётом, удачно приземляетесь на твёрдый спасительный грунт. Во время этого прекрасного полёта, девушка целиком и полностью исцеляется от недуга и обретает огромное влечение и любопытство к жизни.

– Что-то в этом роде, – согласился он, и мы весело рассме-ялись.

– Быть может, это как «русская рулетка» – весёлая игра сосмертью! – добавил он со смехом.

И, не знаю почему, но я забыла о головной боли, и мы расхохотались ещё громче, корчась от смеха несколько минут до слёз и спазм в горле, до изнеможения, заглушая вой машин гомерическим хохотом. Это была своеобразная разрядка от нервного перенапряжения.

Толпа из случайных прохожих увеличилась. Смелая воинственная дама в очках, проявившая необыкновенную осведомлённость относительно действий русской мафии за рубежом, с упоением констатировала:

– Русские криминальные элементы объединились с наши-ми – польскими! И творят, что хотят! Полиция совершенно бессильна! – кудахтала она, не забывая бросать убийственные взгляды в мою сторону. Остальные только крутили головами и неуверенно поддакивали.

– Гжегож, дорогой, со мной была косметичка, а в ней дик-тофон с записью, которая выеденного яйца не стоит, чтобы возобновить дело об убийстве Инги, но, думаю, что будет представлять определённую опасность для меня, если пан Мечислав найдёт её. Она валяется где-то там, в недостроенном гнезде дракона.

– Смотри, какая удивительная огромная луна! – восклик-нул он, задрав голову, и поспешно добавил:

– Едем, как можно быстрее, что-то не нравится мне этотзапах гари...

Последние его слова я пропустила мимо ушей, не придав им значения. Но только теперь я понимаю, что каждое слово, произнесённое Гжегожем, имело огромный скрытый смысл.

Глава 21

У излучины узкой речушки, куда привела нас еле угадываемая даже в ярком свете полной луны извилистая тропинка, на которую Гжегож предусмотрительно заранее свернул с главного шоссе, заглушив мотор, мы остановились. В гладкую поверхность воды любовалась своим отражением огромная жёлтая улыбающаяся луна. Безмолвие было зловещим, и только где-то вдалеке раза два простонал филин.

Гжегож спрятал мотоцикл в ложбинке, прикрыв веткой. До дачи пана Мечислава оставалось метров двести.

Чёрное небо, усыпанное яркими звёздами, казалось таким низким, а сами звёзды, разбросанные в строгом соответствии со звёздной картой, такими близкими, что до них можно было легко дотронуться вытянутой рукой, встав на цыпочки. Мы не разговаривали, потому что в такой тишине даже шёпот был бы оглушительно громким. Поражало, что полнолуние вовсе не затмевает сияния далёких звёзд, или происходит это не всегда. Быть может, эта ночь была исключительной.

Ещё одна берёзовая рощица, и мы вышли на поляну, откуда был виден недостроенный остов дома. Мне показалось, что в зияющем чёрной пустотой оконном проёме первого этажа быстро скользнул и исчез пучок света. – Там кто-то есть, да и машина стоит, – шепнул мне на ухо Гжегож, – обойдём с другой стороны!

Мы вошли в лесок из тонких редких осинок, продираясь и раздвигая ветви, осторожно ступая Но всё-таки, лёгкое похрустывание сухого валежника под ногами было неизбежным и казалось мне почти раскатами грома. Контуры дома на поляне, освещённого луной, угрожающе вырисовывались через прогалины между деревцами.

Пустой оконный проём, откуда наиболее были слышны голоса, а скорее всего, один голос, располагался довольнотаки высоко над уровнем земли. Двигаясь почти бесшумно, мы прислонились к стене по обе стороны окна. Я прильнула к широкой щели между оконной коробкой и стеной и увидела страшную картину: пана Мечислава, привязанного к стулу посреди залы, и пылающий гриль в двух метрах от него, отбрасывающий пляшущие длинные тени. Пламя в гриле только что занялось, его красные языки лениво лизали сырые потрескивающие дрова. Длинная тень метнулась, отделилась от стены, поползла по потолку и чертыхнулась порусски:

– Чёрт побери, эти дрова совсем сырые!

Я осмелилась краем глаза взглянуть в окно и увидела высокого молодого человека, черты лица которого было трудно разобрать, так как источниками света были только слабо горящий гриль да луна, которая спряталась за домом, её свет лёгким серебром проникал в пустую глазницу окна на боковой стене фасада.

Старый стул под паном Мечиславом надрывно заскрипел, а он, промычав что-то, завертел и затряс головой – его рот вместе с усами был заклеен тёмной блестящей лентой.

– Что, Метюня, не удобно тебе? – спросил молодой чело-век и, взяв пана Мечислава за подбородок, наклонился над ним. – И поговорить хочется! Ох, как я тебя понимаю! Но теперь говорить буду я, а ты слушай! Когда-то было наоборот, но госпожа Удача изменила тебе! Ты был уверен, что я погиб, да я и сам считал себя погибшим. Я и сейчас только живой труп, зомби, дух, пришедший с того света, чтобы отомстить, а месть духа будет самой безжалостной!

Он отнял руку,