— Это он?

— Да, — сказала Наталья, не любившая говорить с мужчинами о муже.

— Совсем мальчик.

— Теперь бы ему исполнилось сорок.

«До сих пор отсчитывает его годы», — подумал Витковский.

— А у меня жена утонула в Западной Двине, уже после войны, — сказал он, недовольный тем, что начал разговор о мертвых.

Наталья вопросительно взглянула на него.

И ему пришлось, хотя бы очень кратко, рассказать о катастрофе речного парохода. Павел Фомич тоже не любил говорить с женщинами о своей жене, но по другой причине: он плохо скрывал свое равнодушие к Юлии. Однако, рано или поздно, надо отчитываться за прошлое. Сейчас он даже увлекся сверх всякой меры, подбирая слова, достойные трагического случая. Так он и в самом деле мог показаться Наталье однолюбом, прожившим целых десять лет вдовцом.

Она не спрашивала его больше ни о чем, чтобы не выглядеть слишком заинтересованной, хотя какое-то чувство понуждало ее спросить еще, еще. «Неужели ревность?» — подумала Наталья.

— Извините, я на одну минутку...

Выйдя на кухню, она метнулась к зеркальцу, висевшему над умывальником, и стала придирчиво рассматривать себя. Боже мой, раскраснелась-то! Румянец проступает сквозь загар. Что же это такое: настоящая любовь или просто бабья дурь? Она присела на табуретку, чтобы немного успокоиться. Но его мерные шаги в соседней комнате гулко отдавались в ее сердце: один шаг — два удара, один шаг — два удара. Встала, умылась, чуточку попудрила лицо и, преодолевая озноб, пошла к нему.

— Все не могу акклиматизироваться после юга, — сказала Наталья, жестом приглашая его к столу.

— Рассказывайте, рассказывайте! — громко потребовал он, устраиваясь рядом с ней. — Давно я не был на Кавказе, кажется, с войны. Да и не тянет.

— Толкучка невероятная. Как в Москве.

— За ваше здоровье! — Он поднял рюмку, наблюдая, как нерешительно Наталья взяла свою. — За ваши новые открытия! Здесь каждый день вспоминали вас добрым словом.

— Только, пожалуйста, не преувеличивайте, Павел Фомич.

— Я вполне серьезно. К слащавым комплиментам не привык. Хочу вас пригласить весной к себе в совхоз. Начальник экспедиции не возражает. С весны будущего года мы начинаем строить отделенческие поселки, фермы, а воды нет. Проблема номер один. Надеюсь, поможете?

— Будет план — будет и помощь.

— А вы сверх плана! Договорились? — Он поднял вторую рюмку, заговорщически улыбнулся. — Прошу, символическое вино.

И она уступила, твердо решив, что пьет последнюю, будто никогда и не брала в рот слабенького портвейна... Вот так символическое! Она лишь ради приличия слушала его, внутренне сопротивляясь этой внезапной и приятной усталости.

— А мне все труднее обходиться без вас, — сказал он, кажется, вне всякой связи с тем, что говорил.

Наталья промолчала.

Тогда он взял ее руку, легонько сжал в своей ладони и объяснил, как несмышленой ученице.

— Твой отпуск был сущим испытанием для меня. Я понял, что уже не могу расставаться с тобой надолго.

Наталья молчала.

Тогда он наклонился к ней.

— Павел Фомич! — Она встала, отошла к окну.

— Не сердись, Наташа.

Наташа... Еще никто из мужчин после гибели мужа не называл ее Наташей. Ну зачем тревожить память неосторожной лаской? Неужели и для него она — Наташа, тоже Наташа? Нет, какая угодно, только не эта — Мишина интонация. Если уж другая жизнь, то все должно быть другим. Если уж второе счастье, то ничего заемного от первого.

— Сергеевна, Сергеевна! — исправляя ошибку, сказал он.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, на пороге появилась женщина средних лет, в овчинном полушубке, закутанная пуховой шалью.

— С приездом, Наталья Сергеевна! С дорогим гостечком вас. Здравствуйте! Я к вам за мясорубкой. Дадите? Мой вернулся из командировки, требует пельменей.

Наталья вынесла из кухни мясорубку, отдала словоохотливой женщине, и та, поблагодарив, опять скользнула взглядом по столу и нехотя повернулась к двери.

— Соседка? — поинтересовался Витковский.

— Жена бурового мастера. Очень болтливая особа. Через час о нашей встрече будет знать вся геологическая экспедиция, вплоть до самых дальних вышек.

— Надежная у вас связь!

Настроение у Натальи испортилось. Ох, уж эта бабья молва! Все преувеличат во сто крат, все решат заранее. Ну как же, наконец-то гидрогеолог Журина нашла себе человека по душе! Слава богу, что не забыл о бедной вдовушке, послал ей такого серьезного человека! И прибавят обязательно немного грязи. Это уж непременно, без этого сплетня рвется, как изъеденная молью пряжа.

Разговор не ладился. Наталья отвечала односложно. Витковский выпил стакан чаю и стал собираться в обратный путь.

— Не обращайте внимания на обывателей, — сказал он напоследок.

«Куда же вы так рано?» — можно было прочесть в ее глазах. Но он не был приучен к такому чтению.

И опять, оставшись одна, Наталья долго ходила по комнате, бесцельно приглядываясь к ее убранству. Как тщательно ни готовилась она к откровенному разговору с ним, но это его признание застало ее врасплох. Что же делать? Посоветоваться с Надей? Однако не советовалась же она ни с кем, даже с матерью, когда полюбила Мишу. Да и что может сказать Надя? Обрадуется, расцелует, начнет поздравлять, смеясь и приговаривая: «Милый ты мой, мокрый геолог, будь смелым, будь решительным! Иди навстречу своему счастью, ты его заслужила!» Мокрый геолог. Это Надя услышала в конторе экспедиции, где гидрогеологов в шутку называют «мокрыми», и подхватила... Так что же делать? Что? Если бы у нее были дети, тогда она и внимания не обратила бы на Павла Фомича Витковского. Сколько женщин живет только для детей, никого вокруг не замечая. И у нее хватило бы сил поступиться личной жизнью.

Она ждала Михаила не год, не два, а многие годы, не веря ни похоронной, полученной из действующей армии, ни этим справкам Центрального военного архива. Она надеялась на чудо: возвращались же солдаты, которых давным-давно перестали ждать. Но судьба в самом начале не посчиталась с ней, хотя могла бы убедиться в ее терпении.

Наталья подошла к портрету мужа. Когда-то это была малюсенькая карточка — из тех, что делаются наскоро для документов. Искусный фотограф увеличил снимок, и вот юный лейтенант, ничуть не изменившийся с течением времени, по-прежнему зорко смотрит на свою Наташу, которой — подумать только! — пошел тридцать девятый год. Да, мертвые остаются вечно молодыми. Не потому ли мы, живые, всегда упрекаем их по праву старших, что они не берегли себя... «Миша, как быть?» — хотела бы спросить его сейчас Наталья. И он бы, наверное, удивился этой привычке живых обращаться в трудную минуту к мертвым. Он бы сказал с укором: «Я ведь писал, помнишь, с фронта? Погибну, так пусть все человеческое будет тебе не чуждо».

Наталья нашла в тумбочке