Шрифт:
Закладка:
Птолемей Керавн, собрав армию и флот в Лисимахии, действительно находился в выгодной точке для удара по Македонии. Но Керавн уселся на «погибельное место»[297]. Его преступление вызвало во всем греческом мире нравственное негодование против него. Антиох был обязан не только личными интересами, но и сыновним благочестием объявить ему войну. Его претензии на Македонию делали его врагом как Антигона Гоната, так и Пирра, царя Эпира. Его брат в Египте теперь мог тревожиться за собственную безопасность и присоединиться к его врагам. Последнюю опасность Керавну удалось предотвратить: он дал александрийскому двору знать, что безусловно отказывается от всех притязаний на Египет, и тем самым обеспечил нейтральность своего брата[298]. Однако нападение Антигона и Антиоха он все-таки должен был отразить. Вскоре два царя, судя по всему, пришли к взаимопониманию. Были и другие обстоятельства, помимо общей вражды к Керавну, которые способствовали сближению Антигонида и Селевкида. Дом Антигона был спасен от унижения после Ипса именно Селевком: Деметрий, будучи в плену, получил, во всяком случае, княжеское содержание и безопасность на всю жизнь; Стратоника, супруга Антиоха, была сестрой Антигона Гоната.
Антигон находился ближе к месту действия, чем его зять, и мог нанести первый удар. Новость о том, что случилось в Лисимахии, заставила его поторопиться на север с морскими и сухопутными войсками, чтобы занять Македонию до Керавна. Флот, созданный Лисимахом, включавший и контингент из Гераклеи[299], перешел к Керавну вместе с армией, и его он теперь противопоставил кораблям Антигона. Бой для Керавна закончился победой – этот результат историк Гераклеи приписывает в основном храбрости гераклеотов[300]. После этого поражения Антигон ушел опять в Центральную Грецию, и Македония была оставлена без защиты.
Все опоры власти Селевкидов в Европе были отрезаны от помощи дезертирством войск при Лисимахии. Птолемею Керавну удалось занять Македонию; хотя если правы те нумизматы, которые считают, что монеты с именем царя Антиоха – европейского происхождения, то этот процесс должен был быть постепенным, и приверженцы дома Селевка, видимо, какое-то время еще держались в разных местах. Мы не знаем, какие меры принял селевкидский двор в первые дни правления Антиоха, чтобы обеспечить свои интересы к северу от Тавра, и как велись военные действия против нового македонского царя. Говорят, что, услышав об убийстве отца, Антиох поторопился на запад, и произошла какая-то война между Птолемеем Керавном и Антиохом[301]. Сам Антиох еще не пересек Тавр; его задержала необходимость подавить мятеж в Сирии[302].
Что произошло в Малой Азии в тех городах, которые за несколько месяцев до того приветствовали Селевка как освободителя, источники не говорят. Из того немногого, что мы знаем, можно предположить, что многие в этот кризисный период объявили себя приверженцами дома Селевка и его популярность все еще была велика. Афинские колонисты на Лемносе воздвигали храмы Антиоху, как и его отцу[303]. Если рассказ илионцев о том, что случилось много лет спустя, достоверен, то они при новости о вступлении Антиоха на престол немедленно начали совершать за него жертвоприношения и возносить молитвы[304]. Однако лучшее свидетельство того, что перспективы дома Селевка в тот период в Малой Азии казались хорошими, – то, что Филетер из Пергама теперь счел, что для него выгодно обеспечить лояльность Селевкидов.
Этот Филетер был уроженцем маленького греческого города Тиоса или Тиэя[305]. По одному рассказу (может быть, это позднейшая придворная сплетня), его мать была пафлагонской флейтисткой[306]. На каких-то многолюдных похоронах, куда его взяли еще младенцем, его придавили прямо на руках у няньки, и он стал импотентом[307]. Несмотря на его состояние, его способности обеспечили Филетеру карьеру. Он впервые вмешался в большую политику в качестве друга Докима, который занимал выдающееся место среди македонских вождей второго ряда, будучи сначала подчиненным Пердикки, потом – Антигона и, наконец, Лисимаха[308]. Филетер сопровождал своего друга в его переездах от одного лагеря к другому. Лисимах счел его полезным орудием своих планов. Его сделали хранителем сокровищницы, которую Лисимах разместил на укрепленном холме Пергама. Во время раздоров в семействе Лисимаха Филетер принял сторону Агафокла, а после убийства Агафокла он уже не чувствовал себя в безопасности от мстительной ненависти со стороны царицы Арсинои. Он был среди тех, кто призвал Селевка: Антиоха уверили в том, что хранитель сокровищницы и сама сокровищница Пергама в распоряжении царя[309]. А теперь, когда дому Селевка был нанесен страшный удар в самый момент его триумфа, Филетер, который всегда умел разглядеть, на чьей стороне победа, все еще считал себя другом Селевкидов. Он выпросил тело Селевка у его убийцы. Птолемей заломил высокую цену, но Филетер знал: иногда нужно и запустить руку в сокровищницу Пергама. Он приобрел тело, сам проследил за кремацией и послал пепел царя Антиоху[310]. Можно быть уверенным, что любая партия, к которой присоединится Филетер, могла найти себе множество других приверженцев в Малой Азии.
Действительно, мы можем предполагать, что на тот момент дело Селевка в Малой Азии могло полагаться скорее на добровольную лояльность или дальновидные опасения князей и народов, нежели на грубую силу. Антиох, возможно, был обязан собрать все свои силы, чтобы сражаться за свое существование в Сирии. Только «после многих войн», как пишет Мемнон, он «с трудом и в уменьшенном виде вернул царство своего отца»[311]. Но как только он смог себе это позволить, царь послал войско, чтобы утвердить свою власть в стране за Тавром. Насколько он был заинтересован в этом регионе, показывает то, кого именно он назначил туда своим представителем – Патрокла. Лишь на мгновение этот выдающийся деятель появляется в Малой Азии, чтобы снова исчезнуть во тьме, которая окутывает этот период. Блуждающий свет снова падает на вифинский берег. Подчиненный Патрокла, некто Гермоген из Аспенда, здесь командует отрядом, с помощью которого он пытается снова привести бунтующие
