Шрифт:
Закладка:
— Отче, хочу сказать тебе один помысел, как твой брат и в большей степени, — как священник.
— Что ты хочешь мне сказать?
— Поисповедайся.
— Три раза исповедался, — отрезал тот.
— Послушай, брат мой, может, что-то забыл.
— Нет, — говорит, — ничего у меня нет. Три раза исповедался.
Ах так! Тут я уже не выдержал. Его поведение, его слова меня возмутили. Так разговаривать! Я стараюсь ради пользы твоей душевной… Человек же ты, мог что-то и забыть, как тот монах, что жил наверху, куда потом пришел старец Паисий. Он был из деревенских, и когда пришел час смерти, он никак не мог испустить дух, только все время видел диавола. Тот, кто обслуживал монаха, говорит:
— Видишь демона?
— Да, это демон.
— А-а, отец, — говорит, — это у тебя неисповеданный грех. Спроси демона, что за грех у тебя.
Умирающий спросил.
— Не испустишь духа, — ответил демон.
— Почему не испущу духа, проклятый демон?
— Потому, что у тебя грех неисповеданный.
— Какой грех?
Демон не может ему ответить:
— Ой, Мария, — потом говорит, — меня вынуждает. (С Пресвятой у него вражда, демоны Ее Марией называют.)
В конце концов диавол ему напомнил, что тот монах был когда-то женатым, и те дети, которые рождались, умирали. И когда был последний ребенок, он пошел к одному магу, и тот ему наколдовал. Вот это и было не исповедано монахом. Монах поисповедался, затем упал — и испустил дух.
— И ты, отец, тоже человек, тоже что-то забыл. Он "три раза исповедался"! Я с ним по-хорошему говорю, а он мне… "Отец, — говорю, — то-то и то-то происходит".
— Знаешь, что мне говорит помысел? — спрашивает он. — Что?
— Ты берешь кусочек хлеба, смачиваешь немного вином и приходишь меня причащать.
— Помяни мя, Господи! Такое делать, отец, да зачем мне это? Ну ладно, тебя я могу не уважать, могу не любить, но хотя бы ради труда, который совершаю, спускаюсь к тебе из дому, чтобы причастить тебя хлебом? — говорю ему. — Где же тогда совесть?
Вот что значит — довериться своему помыслу. И каков результат: он стал недостоин причаститься!
Поэтому пусть никто не доверяется своему помыслу. Послушание — это когда на место своих мозгов ставлю мозги своего старца. Вот это послушание.
Что есть послушание? Выбросить свой собственный помысел и слушать, что тебе скажет твой старец.
Монах: Я хочу спросить — это касается моего личного опыта, как бывает со мной. После повечерия в монастырской гостинице мы стираем простыни, развешиваем, и некоторые из братьев их собирают. Я из тех, кто снимает просохшие простыни в сушилке. В тот вечер, когда я иду собирать простыни, потом я долго не могу заснуть, чего не бывает в другие дни, потому что внутренне я разбалтываюсь, и сна нет. И так нарушаю свой распорядок, программу и сильно расстраиваюсь потом.
Старец (не расслышал): И сильно, что…?
Монах: Ну, то есть я послушание исполняю с готовностью, с желанием хожу и собираю простыни, но одновременно знаю, что не смогу сразу же заснуть и встать рано, чтобы полностью совершить монашеское правило. И сожалею об этом. Эта печаль как-то излечивается?
Старец: Излечивается. Дело в том, что ты не положил в основу послушание. Я не смотрю на молитву, а смотрю, как мне жить в послушании. Братья тебе сказали: "Собирай простыни". Буди благословенно. А Богу все возможно: сейчас ты сокращаешь свою молитву, собирая простыни, ну скажем, на полчаса, а когда ты пойдешь молиться, Господь даст тебе, за твою самоотверженность и исполненное послушание, двойную благодать. Если ты молился, к примеру, ночью три часа и находил благодать, скажем, в "десять градусов", то сейчас ты думаешь, что не насытишься молитвой, потому что сократил ее время до двух с половиной часов? В большей степени насытишься, потому что заложил основание монашеского жития, монашеского закона. Мы пришли сюда жить в послушании, а не творить молитву. По-слу-ша-ни-е!
Монах: Я верю в это, но есть какое-то опасение, которое мне все портит.
Старец: Борись с этим и победишь себя. Победишь самого себя.
Вот на днях была память пророка Елисея. Пророк Илия был поставлен помазать, по преемству пророческого дара, пророка Елисея. Помазал. Теперь пророк Елисей, по преемству, должен был оставить Гиезия. Но разве Гиезий оказал послушание? Нет. Когда удалился Нееман Сириянин, Гиезий пошел за ним, — вы знаете эту историю (4 Цар. 5, 20–27), — и говорит:
— Старец послал меня, чтобы ты мне дал часть одежд.
— Возьми.
— И золото.
— Возьми и золото.
— И виноградники.
— Возьми и виноградники.
Он взял, и Нееман ушел. Гиезий вернулся и пошел к своему старцу. Все, что он взял, спрятал, чтобы не увидел старец. Какое помрачение! Он думал, что может спрятаться от пророка. Гиезий, однако, пошел и спрятал все!
— Где ты был? — спрашивает его Елисей.
— В таком-то месте.
— Что делал?
— У меня была работа.
Правду сказал? Первое предательство было, когда солгал Нееману (думал, что спрячется от своего старца). Второе предательство — когда скрыл и не сказал, где был. Опять — ложь. Тогда говорит ему пророк: "Я был там (духом), когда ты брал одежду". Третий раз пророк призвал его к покаянию. Но тот не сказал: "Батюшка, прости меня, я впал в искушение". Ну, тогда, говорит, получай и проказу Неемана.
Три раза призывал пророк его к покаянию, и каждый раз — безрезультатно. Что выиграл Гиезий? И пророческий дар потерял, и здоровье. И какая ему выгода от виноградников и полей? Когда человек здоров — всем он доволен, а когда больной, то — ничего не хочу, ничто меня не радует, потому что я болен. А что унаследовал? Проказу! Так и осталось выражение "проказа Гиезия" — не Неемана, а Гиезия.
Где мы сейчас живем, чуть выше живет в своей каливе Святых Архангелов старец Гедеон. Там раньше был один послушник, который ухаживал за старцами, жившими там еще до Гедеона.
Он был когда-то женат, но жена развелась с ним, так как он бесновался. Потом оказался в Дафни[63] и в конце концов попал на Святую Гору. По крайней мере, пойду, говорит, душу свою спасу. Буду жить в послушании.
Пока оказывал послушание старцам, демон не появлялся. Ночью ходил вниз, на соляные разработки, и возвращался при луне. Во время оккупации ходил собирать
