страхов и опасностей… На улицах средь бела дня «люди Клодия» совершали нападения, пытаясь убить, угрожали ножами. В него летели камни, кричали в лицо оскорбления, требовали, чтобы он отказался от защиты убийцы «героя римского народа». На Форуме орали:

– Цицерон, ты ненавидел нашего вождя Клодия! Это Цицерон поручил Милону убить его!

Подобные проблемы с угрозами для его жизни подействовали на Марка удивительным образом. Неожиданно он обрёл качества храброго воина, сражавшегося за справедливое дело. В нём проснулось упорство в борьбе за справедливость. В ответ мужественно заявлял, что от преступных действий Клодия пострадала демократия, римский народ; вот почему ради спасения республики и народа он не оставит Милона без своей защиты и будет действовать по римским законам. Цицерон совершил смелый поступок не по природной храбрости, которой у него не оказалось, и в силу собственной нерешительности он мог предать политическую партию, но человека – никогда.

Милона втайне поддерживали многие римляне. И Катон с сочувствием заявил: «Прав Милон, избавил государство от зловредного чудовища!» – и посоветовал Цицерону выстроить защиту, доказывая, что совершено не убийство, совершён подвиг.

Казалось, успех защите предопределён. Во избежание вооружённых столкновений во время процесса Сенат передал Помпею председательство в суде и обеспечение безопасности во время процесса. Помпей приказал разместить рядом с Форумом отряд военных, а Цицерону посоветовал прибыть туда в закрытых носилках.

Марк позже написал Аттику: «…Выйдя из носилок, первым увидел Помпея. Он сидел на возвышении, словно командующий посреди военного лагеря. А когда увидел сверкающий оружием Форум, я растерялся и едва смог приступить к речи. Голос мой прерывался, руки и ноги дрожали…»

Цицерон повёл дело профессионально, без эмоций и ссылок на обстоятельства – всё по закону, доказывая, что Милон убил Клодия защищаясь. Ведь закон не осуждает человека, убившего бандита, который забрался к нему в дом ночью, или напавшего на него на дороге убийцу. Именно в таком положении оказался в тот день Тит Анний Милон. Есть много свидетелей, которых обвиняемый предупредил о своём отъезде за несколько дней. Следовательно, враги знали заранее время, когда он уедет. И хотя враги обвиняют Милона в преднамеренном убийстве, не всякий совершивший убийство – преступник и заслуживает уголовного наказания. Так говорить могут только люди, вовсе не сведущие в праве.

На суде адвокат Милона убеждал судей ещё многими доводами, «когда в общей сумятице никто не понимал, что происходит»… Пускал в ход риторические вопросы с намерением вызвать у них симпатию к обвиняемому. Умолял пощадить Милона, «который слишком горд, и уверен в своей невиновности, чтобы самому просить о снисхождении»… В завершение речи артистично показал, будто «слезы мешают дальше говорить…».

Увы, суд вынес приговор Милону «в намеренном убийстве». Он вынужденно удалился в изгнание, его имущество было конфисковано и выставлено на продажу для уплаты огромных долгов и судебных издержек.

Глава десятая. Феромон власти

В природе феромоны – стойкие и почти неосязаемые запахи, привлекающие во имя продолжения рода особей одного вида друг к другу. У человека тоже имеются неосознанные влечения, такие как стремление к власти. От рождения им движет страсть к приобретению и страх всё потерять. А чтобы обезопасить себя от всяких потерь, человек тяготеет к власти в надежде защититься ею, будто надёжным щитом…

А ещё человек склонен к тому, чтобы не только повелевать, но и подчиняться. Состояние власти держит человека всё время в напряжении – прежде всего он обязан завоевать власть, затем думать о том, как удержать её, зная, что вокруг полно конкурентов, и у каждого свои цели…

От силы закона до закона силы

Близость к наукам и к философии привела Марка Цицерона к осознанию того, что не каждому человеку дано достичь олимпа власти да ещё в ней удержаться. Власть даётся тому, у кого есть непреклонная воля, способная воплотить в жизнь намерения, во что бы то ни стало добиться целей. В последнее время он спрашивал себя, способен ли на это. Но тут же появлялись неразрешимые, на его взгляд, вопросы. Выступая перед сенаторами или на Форуме, в судебном заседании он наблюдал лица восхищённых слушателей, готовых с восторгом внимать его речам, но не был уверен, что римляне готовы пойти за ним, покорившись его воле, куда позовёт. А проявление власти есть умение одних людей подчинять себе волю других, склонных к подчинению. Если не будет подчинения – не будет и власти. Не будет власти в государстве – не будет государства…

А Марк знал за собой, что, когда ему приходилось выбирать между подчинением и властью, он немало сомневался и терял волю, после чего его охватывали беспомощность и страх. Несомненно, желал этого Марк или нет, он больше тяготел не к политике и не к занятию высоких государственных должностей, а к адвокатуре – судебному ораторству. Его не интересовала власть над людьми, но он стремился быть на виду, по сути, «стать господином слушателей». Судебный процесс против Милона окончательно похоронил его надежду на то, что римляне желают придерживаться моральных принципов, основанных на соблюдении законов. Мораль уходит в прошлое! И так будет в силу того, что одна часть римского общества поддерживала преступника Клодия, а восхваляла его убийцу – Милона вместо того, чтобы сообща следовать в пределах законодательства. Такие неутешительные для себя выводы сделал Цицерон, преданный республиканским канонам.

Он до сих пор не сделал для себя вывода – в чью лодку нужно сесть, чтобы удачно пристать к нужному берегу… Из-за страха потерять привычную для себя республику и как следствие собственную жизнь, Марк явственно ощущал ненависть к Публию Клодию, а Милона в то же время был вынужден терпеть и спасть его на суде, оправдывая убийство человека – в случае с Клодием – только за то, что Милон в своё время ратовал за возвращение Марка из изгнания. Вся разница! Цицерон сильно расстраивался и болел, если наблюдал политиков, которые вместо публичной защиты собственного мнения прибегали к лицемерию, ожесточённой вражде и угрозам несогласным с ними. Но, принимая как неизбежное зло, продолжал надеяться на возвращение римлян к лучшим республиканским традициям и законопослушанию. Вот почему, взывая к справедливости и равенству, в глазах многих римлян Цицерон выглядел старомодным и не совсем привлекательным политиком.

Сложившийся расклад между политическими группировками в Риме лишний раз убеждал Цицерона в том, что пятисотлетняя республика, или «общественное дело», погибает. Уходят её главные ценности – выборность органов власти, гражданские и политические права, свободы. Для римского общества возникла опасность перерождения системы народного управления государством в монархию. Республика, где ни один отдельный гражданин не должен стоять так высоко, чтобы его нельзя было призвать к ответу, неизбежно попадёт под власть временщика, монарха. Такой правитель станет неподвластен закону хотя бы потому, что «он сам и есть закон». Только вероятность привлечения к суду любого гражданина и даже самое могущественное лицо отвечает равенству и свободе человека в республике.

Думая о таких, казалось бы, отвлечённых вещах, Марк припомнил встречу с Цезарем, перед его походом в Галлию. Тогда Цицерона неприятно удивили слова триумвира:

– Сулла глуп, если добровольно отказался от власти, когда никто уже не сомневался в его силе.

Марк попытался сгладить остроту его высказывания:

– Я думаю, что Сулла всё должным образом сделал. Он понял, что дальнейшее пребывание его у власти ведёт к тирании, отчего неизбежно возникнут гражданские распри. Римлянам оставалось радоваться, что восторжествовали свободы и справедливость, провозглашённые в законах