Мать, пока дочь спала, убралась в ее комнате. Помыла ложку, выкинула шприц, спрятала пакетик с героином. Настя проснулась, и ее посетили суицидальные мысли – захотелось завершить мучения и беготню от дозы к дозе. Но сначала надо было поправиться героином, чтобы стало немного легче. Его она не нашла, и тогда Настя стала искать мать, но та ушла на работу и должна была вернуться не скоро. Настя набрала ее телефон, тот не отвечал. Тогда Настя пришла в ярость и стала со злости наводить беспорядок в квартире, которую только что убрала ее мать. Она разбросала окурки из пепельницы, что стояла в ее комнате, по полу в маминой комнате, из мусорного ведра, что стояло на кухне, вывернула все прямо на пол, разбила несколько тарелок, мамину чашку. Закурила сигарету, ее аж трясло от злости и недостатка кайфа. Она затушила окурок об обои в маминой комнате на видном месте, а бычок бросила на пол к остальным окуркам. Затем выбрала ножик поострее и стала кромсать мамину одежду из шкафа и обувь. Выкинула из окна всю бижутерию из маминого комода, вышла на балкон. Настя не знала, что делать, легче ей не становилось, и она бесилась пуще прежнего. Тогда Настя кулаком разбила окно на балконе, порезалась, забинтовала руку. Когда доставала бинт, наткнулась на снотворные таблетки, залпом приняла всю упаковку, запила водой из-под крана, и прилегла спать.

Мать, вернувшись с работы, еле растормошила Настю, та слишком крепко спала. Она вызвала «Скорую», чтобы промыли желудок. Врачи заполнили бумаги и увезли Настю на промывание. Когда та очухалась, ей первым делом задали вопрос о суициде. Настя сказала, что это совпадение. Ей просто хотелось почувствовать себя иначе, поэтому она и приняла таблетки. Врачи со скептицизмом отнеслись к ее словам и оставили отдыхать. Настю навестила мать, она принесла блинов и джема с соком. Настя накинулась на еду, не сказав маме ни слова, спросила только, когда ее отпустят. Та ответила, что врачи велели денек побыть под наблюдением. Когда мать ушла, Настя стала имитировать сильные боли, чтобы получить обезболивающее. Она кричала и корчилась и в итоге добилась своего. Ей ввели морфин. Наконец-то она почувствовала себя лучше. Стала рыться по карманам в поисках телефона, но не нашла, тогда она вышла из палаты и спросила у медсестры, откуда можно позвонить. Ей дали трубку, уложили обратно на койку и поставили капельницу. Вену еле нашли. Все ее вены были очень глубоко под кожей, и на поверхности красовался след от инъекции героина. Когда ее спросили, что это такое, Настя сказала, что просто сдавала анализ крови на сахар. Ловко соврала! Капельницу она тут же сняла. Мать не брала трубку по-прежнему, и Насте ничего не оставалось, как дождаться выписки, благо что кайфа хватало в организме. День в стационаре прошел мучительно медленно. Секунда за секундой… секунда за секундой… И каждая как вечность.

У соседки по палате она взяла почитать томик Анны Ахматовой. А та стала сыпать вопросами в духе «ты самоубийца?», «ты наркоманка?». Настя пыталась сначала ее игнорировать, но та была слишком тупой, чтобы понять, что игнор означает нежелание разговаривать, а не непонятливость или желание поболтать, но на другую тему. В итоге Настя швырнула в нее книжкой. Та обиделась и заткнулась. Пришел психиатр, он стал зондировать Настю на предмет самоубийства. Чтобы не попасть в психушку, Настя старалась давать максимально адекватные ответы и быть серьезной. Тест она вроде как прошла. К вечеру действия врачей закончились, и она легла поспать пораньше, чтобы время пролетело быстрее. Морфин помог уснуть.

Наутро ее выписали. За ней приехала мать на такси и торжественно вручила ей телефон, Настя приняла его, воткнула наушники и всю дорогу молча слушала музыку. Ей казалось, что своим молчанием она наказывает мать, и ей было приятно это чувство. Они доехали до дома, поднялись, зашли в квартиру, там было уже все убрано. Мать улыбалась, нежно поглядывая на дочку, Настя же спросила, где пакетик с героином.

Мать не знала, что делать, и предложила ей пройти лечение в стационаре для наркозависимых. Сказала, что там будет оказана помощь в проблеме. Настя забрала пакетик, послала мать в известном направлении и удалилась в комнату, чтобы бахнуться. Шприца она не нашла. Пришлось спуститься в аптеку, где Настя купила несколько инсулиновых шприцов, сигарет, дешевого вина в картонном пакете и вернулась домой. Там стоял аромат свежей еды, которую готовила для дочки мама, но до этого ей не было дела. Она разулась, сняла верхнюю одежду и направилась в свою комнату, чтобы уколоться. Заскочила она на кухню даже не из интереса, чтобы посмотреть, что готовит мама, а за ложкой для ханки. Зажигалка была в правом кармане. Настя все приготовила и вмазалась дрожащей от нетерпения рукой. Часов пять она погрезила, очухалась, надо было снова уколоться. Решила повременить, снова сходила на кухню, там был готов салат, курица, заказана пицца. Настя налетела на еду, съела много, до тошноты. Ее вырвало в туалете, как это обычно бывает от уколов. Она почистила зубы, от пасты ее еще раз вырвало, уже в ванной. Убирать за собой она не стала. Между ванной и стиральной машиной так и лежал клок вырванных волос. Настя принялась разглядывать себя в зеркале – прическа особо не пострадала. Она быстро навела марафет и позвонила адвокату. Сказала, что у нее есть прикольный порошок за деньги. Тот отказался. Настя планировала продать его втридорога, но лохов не нашла. На встречу адвокат идти тоже не захотел. Настя расстроилась и решила скрасить грусть амфетамином. Заказала стафф на последние деньги и пошла за закладкой. Откопав чек с заветным порошком, она подсела на измену, как это обычно бывает у наркоманов, и, чтобы не попасть в лапы копам, приняла половину сразу, никуда не отходя. По пути домой оглядывалась и смотрела, нет ли за ней хвоста из ППС или оперов в гражданском. Операми Настя считала всех: от детей до стариков. Так что путь домой был зигзагом – она обходила всех прохожих за несколько метров. Приход настиг еще на улице.

Настя шла и слушала, что ей говорят голоса в голове. Они предлагали ей убить мать. Мотивировали они это тем, что эта женщина не настоящая ее мама, а прохожая, приставленная следить за Настей, чтобы собрать побольше улик и посадить ее на реальный срок. Также голоса болтали о том, что прохожие за ней следят. Настя прислушивалась и даже не спорила. Были попытки пару раз внутри головы послать голоса подальше, но те не унимались. Тогда Настя поняла, что это не исправить, и прекратила диалог. Общение, как и раньше, стало односторонним. Голоса напирали и приводили доводы в пользу своих приказов. Там говорилось и о том, что мать на себя уже не похожа, что это другая женщина, что у мусоров руки в последнее время совсем развязались и они орудуют на каждом углу. Настя критически относилась к тому, что ей говорили, поэтому ставила все под сомнение, но они наседали и наседали.

Дойдя до дома, она была уже полностью убеждена в том, что там ее ждет чужая женщина, которую надо убить, чтобы избавиться от слежки за собой в своей же квартире. Она с ходу взяла на кухне большой нож и, зайдя в комнату мамы, накинулась на нее. Мать стала бороться, схватилась за лезвие рукой и попыталась выхватить нож. Настя резко отдернула руку, но мать из-за прилива адреналина оказалась сильнее, так что ножик остался у нее. Она отбросила его подальше за диван и получила удар в челюсть такой силы, что кровь от пробитой зубами губы брызнула в направлении удара на шторы и пол, затем еще удар и еще… Она временно пришла в себя и стала отходить к балкону – дверной проем из комнаты в коридор закрывала собой Настя. Мать решила спрятаться на балконе, быстро шмыгнула туда и закрыла за собой дверь, держа ее изо всех сил, чтобы дочь не пробралась к ней, потому что это сулило верную смерть. Настя же продолжала к ней ломиться. Когда она поняла, что мать не даст открыть дверь, она взяла тяжелую настольную лампу и стала разбивать стекло в балконной двери. Наконец разбила, пока лезла, вся порезалась, но амфетамин сглаживал ощущение боли, и Настя даже не чувствовала, что поранилась. Забравшись на балкон, она начала сталкивать мать вниз. И это у нее получилось.