Шрифт:
Закладка:
Явление — Ленин настолько органично, настолько исторически обусловлено всем ходом предыдущей истории русских общественных движений, что не знать их по-настоящему, во всей их живой наглядности — значит, повторяю, не понять всей необходимости и неизбежности появления ленинизма. И что за чистая, восторженная, самоотверженная молодежь была в те годы! Я писала о ней с великой любовью, радуясь, что могу воспроизвести хотя бы страничку из этой эпохи. И как замечательны антибакунинские выступления таких кружков молодежи, как лавристы и чайковцы! Разве выступления этой лучшей части молодежи семидесятых годов против популярного в то время Бакунина не подготовили почву для пропаганды марксизма в русских революционных кружках? Еще скажу: исторические факты не одноклеточны. В каждом факте, как в фокусе, сосредоточено бесконечное разнообразие вкладов прошлого и настоящего. Это как море, в которое вливаются реки с притоками, а притоки с речонками, а речонки с ручьишками, — и надо уметь выделять, прощупывать каждый ручеек, если хочешь многокрасочно воспроизвести всю картину целого. Какое богатство открывается тогда в понятии «исторический факт», «историческое событие»! Это я называю творческим воскрешением жизни в искусстве, да и в науке. И это очень трудный, очень ответственный путь, когда со всех сторон подстерегают опасности антидиалектических «одноклеточных» подходов и к истории, и к вашей работе. Только трудный «неодноклеточный» путь сделает гуманитарные науки никогда не оскудевающими и не схематичными. Знаю, что мои ответы вас все еще не удовлетворяют: нет в них подробностей о содержании и сюжете книги, но скоро вы сможете начать читать книгу, и это будет полней любого моего ответа на вопросы. Одно только скажу: главное правило при писании романа-хроники — ничего не выдумывать о ведущих линиях и персонажах романа. А там, где дается у меня воля воображению, это делается при одном условии: чтоб все воображаемое было в природе и логике вещей и не только могло, но и должно было случиться.
— Историко-биографический роман очень распространен и на Западе. Ему отдали дань Томас Манн, Цвейг, Фейхтвангер, Моруа. Кому из них вы отдаете предпочтение? Я имею в виду метод разработки исторической темы.
— Из названных вами имен мне как читателю, а не писателю близок и дорог лишь Томас Манн. А писательский метод мой совершенно отличен от их метода. Не забудьте, что у меня роман-хроника, не допускающий субъективизма в подаче истории. Что же касается историко-биографического романа вообще, то он, на мой взгляд, был в моде еще во времена Карлейля и почти двумя тысячелетиями раньше него — во времена Плутарха. Интерес к этому жанру возникает, если не ошибаюсь, чаще всего тогда, когда начинают пренебрегать самою историей как наукой и в ученых кругах гуманитарные науки отходят на задний план, не имеют своих крупных представителей. Тогда берут перо в свои руки писатели, чтоб в какой-то степени возместить пробел. Ведь потребность в чтении истории всегда громадна. Не для того трудятся и действуют тысячелетиями разум и руки человека, чтоб все это засыпано было песком забвения...
Я хотел было задать Мариэтте Сергеевне еще вопросы, но почувствовал, что надо кончать, — по интонации, с которой она произнесла последнюю фразу. Да и погода — точь-в-точь как это случается в репортажах — прояснилась. Пробилось солнце, рассеялся туман, и Мариэтта Сергеевна пошла показывать мне Ялту.
V
Передо мной фотокопия шестой странички московского еженедельника «Ремесленный голос» за 20 мая 1906 года, сделанная по моей просьбе в Ленинской библиотеке. На этой страничке опубликовано стихотворение «Песня рабочего». Внизу фамилия автора: Мариэтта Шагинян.
Далеко за горой собирается шум,
Собирается шум с необъятных сторон;
Ветер плачет, гудит и зловещ, и угрюм,
И угрозой степной отдает его стон.
К задрожавшей земле все кусты прилегли,
Мы идем, мы идем, властелины земли,
Мы идем, и поем, и ликуем, —
Все пространство кругом мы своим молотком
Да лопатой своей завоюем!
Прочь с дороги скорей, это сила идет,
Эта сила не ждет, не щадит никогда,
Все сметает долой — и оковы и гнет,
Пробивает тропу для святого труда.
В рабстве выросший мир, нашей песне внемли!
Мы идем, мы идем, властелины земли,
Мы идем, и поем, и ликуем, —
Все пространство кругом мы своим молотком
Да лопатой своей завоюем!
Нас держали в цепях, истязали века,
Заставляли страдать в непосильном труде,
Но восходит заря, и победа близка,
Наша сила растет и ликует везде!
Люди-братья, смелей, ждет свобода вдали!
Мы идем, мы идем, властелины земли,
Мы идем, и поем, и ликуем, —
Все пространство кругом мы своим молотком
Да лопатой своей завоюем!..
Когда я показал фотокопию Мариэтте Сергеевне, она сказала:
— Хорошо, что вы это отыскали. Стихотворение, конечно, примитивное. Оно юношеское, написанное почти подростком — мне тогда только-только исполнилось восемнадцать лет. Но интересно, что там у меня — молоток и лопата — рабоче-крестьянский символ. Чуть-чуть, правда, ошиблась: вместо серпа — лопата.
— И еще хороша пророческая строчка: «Мы идем, мы идем, властелины земли...» — заметил, я.
Мариэтта Сергеевна рассказала мне о том, как в ту пору она вместе со всей прогрессивной молодежью Москвы восторженно переживала революцию. Сестры Мариэтта и Лина, с разрешения тетки, у которой жили тогда, даже таскали старые тюфяки на баррикады, стихийно возникавшие в маленьких переулках поблизости от самой горячей точки революции — Пресни. Как-то, это было уже после баррикадных боев, она прочитала в «Ремесленном голосе» призыв издателя этой газеты Лобанова слать революционные материалы. У нее было несколько рассказов и стихов, написанных под влиянием происходящего. Их
