Показал так же жестами, что, скорее, придуривается. То есть ожог у ней вполне есть, но не такой уж теперь сильный и не такой болезненный. Правду люди говорят — маму трудно обмануть. Его еще можно, да и то не полностью, как-никак отчим, родная душа, пусть не своя кровь.

— День уже начался, поэтому встаем, народ! — скомандовал я, — сам хочу спать, но время уже около пяти, а проблем сегодня много, как бы и не успеть за день. Посему, чтобы хоть немного поесть, надо поработать!

Дела, конечно, были не столь печальны, чтобы так бешено трудится, но как-то так. И вообще, трудится никогда не вредно, а вот лениться точно нельзя. Раз нельзя уже поспать, ищем дела трудовые. И врубаемся в них, как можем.

— Вика, — обратился сразу же к падчерице, — не только хищные звери, но и все проблемы приходят, прежде всего, к самым слабым членам семьи. Ты наше самое слабое звено, придется начать с тебя. Как ты?

Вика на прямой вопрос в упор сначала попыталась отвертеться. И я ее понимаю. Разумеется, она бы хотела притвориться больной. Страдающая девушка всегда вызывает жалость. А когда она и не болеет совсем, то под этим соусом может проводить какие-нибудь личные животрепещущие проблемы.

Но с другой стороны, безлюдный остров — это очень чрезвычайная ситуация, люди здесь злые и чрезмерно занятые своими заботами. Как бы ей и не попало, ведь жалость многогранна, могут так пожалеть, что потом икаться станет много и невнятно. Тем более, ее вроде бы и так уже подозревают в обычном симулянстве.

Правильные мысли. Чтобы подтолкнуть ее и в дальнейшем в этом направлении, надо сказать пару нужных и «ласковых» слов. Поэтому решительно продолжил:

— Впрочем, не говори, дай я лучше тебя проверю тактильно.

На эти слова Вика сначала оживленно шевельнулась. Постаралась придать себе сексуальную пазу. Она же теперь юная девушка и еще лежит! Но под грозным взглядом мамы Наташи оживление ее быстро исчезло. Когда тебе уже за тридцать и ты в некотором расстоянии от родительницы, ее желания еще можно игнорировать. Но когда уже меньше двадцати и ты опять, пусть хоть временно, но зависишь от «старой» женщины, всякое желание исчезает.

Тем более, этот мужчина, как бы и ее и одновременно мамы, так не считает. Или тоже боится взгляда своей Наташи? Когда Вика попыталась под его вытянутую руку подсунуть лоб, ведь так правильно? Но он, «не видя», взял ее левую конечность, ловко обойдя стороной лоб.

Вот же противный гад, он еще потом как поплачется! А пока что ж, она вяло опустила руку, почти как для поцелуя, хотя оба понимали, что для медицинской процедуры проверки пульса.

— Мне уже стало легче, — доверительно сказа она, как юная девушка взрослому мужчине — доверителю, которому можно верить, но добавила: — хотя ожоги еще болят и в целом лихорадит. Немножко, — поспешно добавила она, видя, что снова начинает проверять пульс.

— Немножко еще болеешь, — пошел он у нее на поводу, смотря, однако на Наташу. И вывод у «отца семейства» был уже совсем не в ее пользу: — но в целом, учитывая экстренную ситуацию, можно сказать, что Вика уже условно здорова. Пусть сидит у костра и помогает готовить пищу. И она время проводит и всем хорошо.

— Мне бы еще обмыть руки от ила, — жалобно попросилась Вика, показывая свои грязные верхние конечности. Мол, дяденька, пожалей засранку.

Но Логинов и тут ее обломал на радость Наташе, сказав отрывисто, хоть и ласково:

— Наташа, помой дочери руки и не допускай больше до костра, а то еще раз будет и не так весело. Умрет ведь, бедолага!

Лучше бы он ее ударил ее по лицу… нежно и бережно, конечно. А то так оскорбил, да еще не однократно и весьма грубо. А она ведь девушка!

Но я решил уже не вмешиваться в проблемы женской сферы. А то там всегда найдутся трудности и гадости, только поворачивайся. А он кормить, между прочим, должен их же. А не накормит, сами же озлобятся.

— Вик, как жизнь? — ласково спросил он мальчика. Видя его вялую реакцию, сам продолжил: — вижу, что хорошо! Пойдем, дружище, сейчас на корабль? Будет интересно.

Что тут началось! Путешествие это было давно отмечаемое и для женщин весьма увлекательное. Разумеется, они тоже желали!

А он хотел, между прочим, идти только с Виком, но женщины так заволновались! Пусть Вика с болезнью, хотя и не очень на самом деле тяжелой, легко отобьется. Но ведь и Наташа страшно загомонила, и я понимал, что ее уже никак не остановишь. Эх!

Вместо того, чтобы быстро и почти не видно мы вдвоем прошмыгнули к кораблю и обратно, пришлось идти шумной медлительной ватагой, гремя и крича по всей округе. Мда-с!

Одно хорошо, был короткий промежуток времени между ночью и днем, когда ночные звери уже спали, а дневные еще спали. Или, по крайне мере, так было и в лесу обреталось довольно тихо.

Активность женщин я успокоил весьма просто — предложил им самим всюду совать любопытный нос, объяснив это тем, что агрессивные звери их съедят и тем успокоятся. Зато мы пройдем спокойно и без опаски за свою жизнь.

Наташа и отчасти Вика этим оскорбились и частично успокоились. Во всяком случае, всю дорогу шли за мной обиженно, не разговаривая и не реагируя на мои слова. Да, в общем-то, и ладно. Дисциплина была на уровне, особенно после показа какого-то животного, по-моему, шакала, по степени опасности, не больше. Женщины его испугались, однако, как льва и от кончика моего копья от меня не удалялись.

У меня же было такое впечатление, что мы где-то сумели проплутать, видимо я немного ошибся. Во всяком случае, к кораблю мы прошли только в жаркий полдень или на уровне этого, а ведь это всего лишь остров! Где тут полдня проплутать? У меня в эту экспедицию точно укрепилось подозрение про агломерацию на линии пространство — время. Что-то здесь не то. Очень даже!

И если на других территориях это всего лишь была параноидальная подозрительность, то на этом острове с источником молодости (термин мой), и неожиданных находок типа сторожки АБЗ, которая вдруг появилась в это мире с приличным куском земли моего мира, все возможно.

У меня, кстати, появились два тревожных вопроса:

во-первых, а что если переносом от умеренной полосы в тропическую все не окончилось и я уже