Когда увидел ее живой, здоровой и румяной, сидящей на постели с планшетом в руках и беспечно играющей в какую-то очередную дурацкую игрушку, от сердца вмиг отлегло. Лука улыбнулся краем губ, понимая, что, как всегда, превращается в тающий воск, когда любуется своей красавицей-дочкой. За этого нежного ангелочка он любого стер бы в порошок, хотя пока что ангелочку весьма успешно удавалось стирать в порошок его самого своей невероятной способностью попадать в какие-нибудь переделки и неприятности, а еще своим упрямым характером. Безусловно, он ее баловал, невзирая на вечное недовольство ее матери, но тут уж он ничего не мог с собой поделать. Это прелестное личико, алые лепестки пухлых губ, похожих на цветочный полураспустившийся бутон, доверчивые темные миндалевидные глаза антилопы, обрамленные длиннющими ресничками, черные густые локоны и удивительная для ее возраста грация котенка, переворачивали в нем все и полностью подчиняли себе. Оставалось только создавать внешний непоколебимый образ строгого отца, чтобы совсем не потерять родительский авторитет. Иногда казалось, что это удавалось ему весьма неплохо. Иногда он чувствовал, что эта хитрюшка видела его насквозь и вила из него веревки, как хотела.

— Эвита, — позвал он ее с порога необыкновенно мягким голосом, каким ни к кому никогда не обращался.

— Папа! — завопила она радостно, вскочила с больничной кровати и бросилась к нему маленьким ураганом, взлетев к нему на руки, словно обезьянка. Маленькие ручонки крепко обняли за шею, нос засопел где-то в области шеи, приятно щекоча. — Представляешь! — воскликнула она, отлипнув от него и перебирая его волосы. — Я упала в обморок! У меня было сотрясение мозга, просто океа-а-ан крови и теперь шрам вот здесь! — Девочка гордо показала на лоб, где все еще была наложена небольшая стерильная повязка.

— Не было у тебя никакого сотрясения. Его только подозревали, — спокойно поправил Лука и поцеловал дочь в лоб. — Я уже говорил с доктором. Тебя хорошо обследовали и не нашли ничего опасного.

— Жа-а-алко… — Девочка нахмурилась и надула губки. — А можно я в садике скажу, что у меня сотрясение?

— Сочинять нехорошо… — скептически заметил Лука.

— Почему? — Брови ребенка вопросительно взмыли вверх, а на лице отобразилось полное недоумение. Лука невольно улыбнулся.

— Потому что тебя будут считать врушкой.

— Ну и что? Как они узнают? — озадаченно удивлялась эта святая невинность.

— Правда всегда всплывает наружу так или иначе. Вот увидишь, — нравоучительно настоял он и поставил ее на постель, отмечая для себя, что она снова начала скакать и возиться, ничуть не стесненная недавней травмой. Все же это был хороший знак.

— Ну ладно, — снисходительно согласилась она, с легкостью отпустив эту тему и тут же переключившись на другую. — Тогда можно, чтобы мне привезли сюда Маришу? Там в другой комнате одна девочка… Мы стали подружками. Она говорит, что у нее самая красивая кошечка! Но наша Мариша же лучше!

— Солнышко, Мариша лучше всех, но кошек нельзя привозить в больницу. Тут все должно быть очень чисто… а кошки… — Он не успел договорить.

— Знаю, они могут накакать… — со всей серьезностью эксперта продолжила она. Лука вздохнул.

— Точно… А еще убежать из незнакомого места и потеряться. — На пару секунд эта вполне себе убедительная причина заставила девочку задуматься, но искушение все же было слишком велико.

— Но папа Риты обещал ей привезти ее кошку, чтобы мне показать, — выдала она еще один веский аргумент. — Ее зовут Принцесса, и она вся белая. — Лука скривился, усевшись на ее кровать и подумав, что на свете, оказывается, существует не один отец, иногда не способный сказать нет своей дочери.

— Давайте лучше вы выпишетесь из больницы и сходите друг к другу в гости. Тогда и покажете своих кошек.

— А можно?! — восхищенно расширило глазки это чудо.

— Ну, ты можешь ее пригласить. Только обсуди это с мамой.

— Ура-а-а! Ты лучше всех! — Малышка бросилась ему на шею, обхватив ее руками и при этом продолжая скакать по постели. Поиграешь со мной?

— Конечно.

— А игрушки мне привезешь?

— Продиктуешь мне список и привезу обязательно.

— А когда мы поедем домой?

— Через пару дней. Доктор хочет за тобой понаблюдать.

— Я что, и спать буду здесь?

— Придется, моя девочка.

— Мне тут не нравится… — Только что совершенно счастливый ребенок надулся, уже готовый заплакать.

— Только что, вроде бы, нравилось… — осторожно заметил Лука.

— Я думала, это на чуть-чуть… — Она с досадой скрестила руки на груди, точно так же как это делают взрослые, когда чем-то недовольны и не хотят даже ничего обсуждать.

— Два дня это совсем немного… — продолжал терпеливо увещевать Лука. — Обещаю, я привезу тебе много игрушек, и тебе будет нескучно.

— Мне будет страшно ночью! — В больших темных, как у олененка, глазах заблестели слезы.

— Я останусь с тобой, пока ты не уснешь, а на ночь я пришлю няню Дашу.

— Дашу… хорошо… А мама?

— Мама тоже посидит с нами, но у нее завтра утром много дел по дому, а мне на работу. Мы приедем навестить тебя вечером.

Еще раз убедившись в процессе этого незамысловатого диалога, что с его девочкой все в порядке, Лука с облегчением притянул ее к себе и поцеловал головку с растрепавшимися от скачек по постели локонами. Девочка тоже с готовностью обняла его за шею и замяукала, изображая котенка.

— У тебя точно ничего не болит? — наконец осмелился спросить он.

— Точно! — выпалила она уверенно, потом нахмурилась и потрогала повязку на лбу. — Ну немножко болит. Но доктор сказал не трогать.

— Доктор совершенно прав. И мне он сказал то же самое. — Лука убрал ее ручку от повязки и выпустил эту егозу на свободу. — Посидишь тут немного? Я хочу поговорить с мамой.

— Ладно! Только приходите поскорее! Будем играть!

— Конечно, солнышко. — Мужчина не удержался и погладил ее по голове, прежде чем выйти.

Оказавшись в просторном фойе, тут же нашел взглядом жену. Та сидела в кресле, закинув назад голову, и, кажется, все еще пыталась отдышаться после их недавнего разговора. Видимо, он все же слишком на нее напустился и сейчас жалел об этом. Елену никак нельзя было назвать плохой матерью, просто когда дело касалось Евы, он слетал с катушек, особенно если речь шла о ее здоровье, жизни, безопасности. Теперь, видя незначительность полученной ею травмы, он успокоился немного, да и совесть как всегда начала неприятно грызть. Жена практически никогда ему не возражала, можно даже сказать, послушно заглядывала ему в рот, когда он говорил, и после очередного своего срыва ему всегда становилось противно от собственной несдержанности. Он ранил ее столько раз и ничего не мог с собой поделать. И дело даже было не в том, что он не имел права выражать недовольство. Больше бесило то, что она никогда не давала отпор, не возражала, не взрывалась в ответ, что было бы естественно и справедливо, и не отстаивала свое мнение. Порой ему казалось, что его в принципе никогда у нее не было. Самое поганое, что когда-то он был совершенно убежден, что именно такая девушка ему и нужна, что они станут идеальной парой…