Шрифт:
Закладка:
Собственно Ад начинается после паузы «приостановленного воображения». Он состоит из четырех главных подразделений: a) внешний круг для предававшихся гневу и унынию; b) круг еретиков и лжеучителей, c) круг насильников, d) круг игроков, мошенников и растратчиков. Покинув «благородные земли» известных язычников, поэты минуют Миноса, назначающего (вернее, подтверждающего) приговор душам, которым, несмотря на их вопли, надлежит быть там, где им уготовано место. Вергилий вновь комментирует действия Миноса формулой: «Того хотят там, где исполнить властны // То, что хотят», после чего поэты переходят в круг, где ураган терзает души тех, «кто предал разум власти вожделений». Эпизод с Паоло и Франческой, пожалуй, самый известный и часто цитируемый во всей «Комедии». Здесь Данте предстает самым «ласковым и благостным» из поэтов, но дело здесь не в том, насколько яркая вспышка озаряет монотонный мрак ада. Важнее, что в этом эпизоде раскрывается первое нежное, страстное и полу-простительное согласие души на грех.
До пятой песни Ада воображение наше постоянно находится в напряжении, перед ним не ставили выбор: душевный покой или следование страстям. В сцене с Франческой сделанный ей выбор максимально правдоподобен. Описание того, как они с Паоло читали вместе, как глаза их иногда встречались, как «мы бледнели с тайным содроганьем», как, наконец, они дочитали до того момента, когда Ланселот поцеловал Гвиневеру; как Паоло
Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом![90]
Никто из нас не дочитал листа.
Описание Франческой Любви напоминает стихотворение Данте «Любовь и благородные сердца...»[91], потому что она говорит: «Любовь сжигает нежные сердца...»
Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
— все это усиливает понимание, пока сам Данте не вздыхает, чтобы сказать:
О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!
Так в чем же действительно заключался грех Паоло и Франчески? Это была запретная любовь? Да, но Данте так управляет ходом повествования, так усиливает оправдание влюбленных, что само оправдание становится грехом. Старое итальянское название этого греха — luxuria — сладострастие, сластолюбие. Вергилий пользуется именно этим словом в этом круге ада, относясь к сути происходящего довольно снисходительно. Наслаждение греховной связью, долгие моменты упоительной любви становятся первым шагом души в ад, небольшим, но вполне уверенным. Формально прелюбодеяние Франчески и Паоло — грех двух влюбленных людей; но с поэтической точки зрения грех заключается в том, что они отказываются от настоящей «взрослой» любви, со всей ее ответственностью и обязанностями, отказываясь тем самым от возможности достичь славы Божией. Ад у Данте изображен в форме как бы воронки водоворота, и воображение влюбленных, повлекшее их друг к другу, и есть ввержение в этот водоворот. На первый взгляд, в этом нет ничего плохого, кроме самого этого плохого, здесь все еще ценно, кроме самой ценности; но рассудок уже содрогается и начинает отказывать.
Прелюбодеяние здесь — это только внешний знак; грех, возможный и обычный для всех влюбленных, женатых или неженатых. Правда, это грех особенно опасный для романтиков, недаром прелюбодеяние часто ошибочно считают признаком романтизма. Может, оно и так, если считать Данте и Вордсворта настоящими романтиками, а это вряд ли соответствует истине; гораздо больше история Франчески и Паоло — признак псевдо-романтизма, и жизни Данте и Вордсворта говорят об этом больше, чем их произведения. Времена зарождения францисканского ордена были довольно бесхитростными, этим и объясняется выбор наказания для двоих влюбленных: с одной стороны они и в аду остаются неразлучными, с другой стороны — получили по заслугам. Их любовь неизменна, их утешает бесконечное «навсегда». Они были готовы ради своей любви расстаться с небесами, и автор поэмы готов был бы простить им грех, но следует помнить, что дело происходит в аду.
Данте уже не волен прощать или не прощать, он уже вошел в ад. Здесь уже все решено. Оба поэта понимают, что следуя своим Путем Утверждения, Данте постепенно потеряет то, что у него еще оставалось. Франческа и Паоло наслаждались взаимной любовью. Их в равной степени влекло сладострастие. Но luxuria не может на этом остановиться; взаимное потворство страсти неизбежно станет двумя отдельными оправданиями. Lussuria отличаетcя от sollagia «Пира»[92]. Эротическое удовольствие изначально было не только допустимым, но и предписанным. Это неотъемлемая часть нашего «благородного сословия» — доставлять и получать удовольствие. Но sollagia постепенно переходит в lussuria, создающую в человеке ощущение, сходное с голодом. Если эти ощущения взаимны, они становятся одним неутолимым ощущением. Ненасытная страсть — это обжорство, чревоугодие, а повинные в нем населяют следующий круг ада.
Здесь души лежат плотным слоем под дождем, который определен как «проклятый, вечный, грязный, ледяной», а бес Цербер оглушительно лает, терзает их и рвет в клочья. Души «под ливнем воют, словно суки; // Прикрыть стараясь верхним нижний бок». Смердящая земля мало походит на ложе Франчески, и все же, если кто-то заметит и в этом фрагменте сексуальный намек, я не знаю, чем возразить. Данте писал о любовной связи, не выделяя ее среди прочих влечений тела. В шестой песне дан результат долгого потакания алчбе и тела, и ума: неуемное потребление при жизни гурманской пищи — это пошлость, и качество пищи здесь теряется в количестве. Развитие семян греха в душе может быть истолковано как с точки зрения обжорства, так и с точки зрения разврата. Чрезмерная снисходительность к себе, преступное промедление с внутренней работой — это начало извращения собственной природы. Оно обязательно затронет или разум или дух, а скорее, и то, и другое.
Примерно то же самое происходит и с образом города. В этом круге Флоренция впервые упоминается в тексте «Комедии». Данте часто помещает в ад своих личных врагов, как, впрочем, и тех, кого он ценил. Он называет некоторых флорентийцев, которых считал «достойными людьми», людьми, склонными к доброте, и хотя
