Смутное время затянулось надолго. Не только я пожинала плоды своих ошибок — исчезновение Дилана стало горем для его родителей и даже для компании, в которой он работал. Все, до кого донеслось эхо сарафанного радио, презирали меня.

Максиму исполнилось три года. Чем дальше, тем тяжелее мне становилось глотать унижения от стариков, за счёт которых я жила. Я убеждала себя, что нужно терпеть ради Максима, иначе куда мы с ним денемся?

Последние полтора года я провела, словно во сне, и пробудило меня предощущение, что скоро всё это кончится. Интуиция нередко подсказывала мне то, о чём сложно было догадаться логическим умом.

Каждый день я слышала от свекрови, что я — никчёмная мать, что они давно выставили бы меня, если бы не Дилан, взявший с них обещание помогать мне.

Как ни странно, Седой перестал проявлять агрессию относительно меня (наверное, устал), я его больше не интересовала, он меня как бы не замечал. За это время Владимир Александрович заметно постарел, стал сдавать, но продолжал тянуть управление строительной империей на себе: он не мог позволить и этому детищу кануть в небытие.

Дилана я больше не видела в человеческом обличии, та ночь, когда он попрощался со мной, оказалась последней. За два с половиной года я ни разу не охотилась в Верхнем Волчке и даже не появлялась там, мои инстинкты были глубоко подавлены, как и способность чего-то хотеть. Возможно, рождение ребёнка так сказалось на выработке волчьего гормона: тот мир больше не звал меня, не стремилась туда и я. Дилан забыл, что в нём есть человек, а я забыла, что во мне есть волк.

Вести из Верхнего Волчка я получала от мамы: она иногда встречала Дилана во время охоты. При одном только звуке его имени моя кожа покрывалась мурашками, но я рада была знать, что он жив и здоров.

Страшно в этом признаваться, но за всё это время я так и не сумела предпринять хоть сколько-нибудь серьёзных попыток вернуть Дилана, разыскать колдунов или людей, способных помочь, вместо этого я все силы отдавала сыну и лечебному факультету. Нет, страшнее было то, что я привыкла так жить. Единственная вещь, напоминавшая о моём обещании, — это ампула с экспериментальным антигеном, которую я носила с собой в сумке.

И вот на середине пятого курса я проснулась и поняла, что дальше так продолжаться не может. Удивительно, как я продержалась столько времени.

После зимней сессии мы с Максимом собрались провести каникулы в деревне, но внезапно произошло нечто, поставившее точку на прежнем жизненном этапе.

Утро того дня началось вполне спокойно: мы позавтракали, вместе почистили зубы, умылись и начали одеваться. Максим прыгал от радости, что мы едем к бабушке Марине и тёте Свете. Он уже год как ходил в детский сад, где научился говорить и даже считать до пятнадцати. Честно говоря, с ним было мало проблем: Максим рос некапризным ребёнком, однако очень живым и подвижным. Мы хорошо ладили, возможно, потому, что мне почти никогда не приходилось его ругать, на многие мелочи я просто закрывала глаза, считая, что у ребёнка должно быть детство. Но не все считали моё поведение правильным: Лидия Николаевна явилась, когда мы уже надевали верхнюю одежду, оттолкнула меня и начала стягивать пуховик с Максима.

— Вы что делаете? — возмутилась я.

— У тебя ребёнок кашляет, а ты собралась везти его в глушь? Совсем из ума выжила! — и тут же слащавым голосом обратилась с Максиму. — Раздевайся, мы с тобой пойдём есть блины со сметаной и лечить горлышко…

— Я хочу к бабушке Марине… — пробормотал растерянный Максим.

Во мне зашевелилось давно забытое чувство собственного достоинства, гормоны выбросились в кровь.

— А ну отойди от него! — громко и уверенно потребовала я.

— Ты как со мной заговорила, соплячка?! — рявкнула на меня она, но, заметив перемены в моём лице, охнула и попятилась назад. — Ах ты… при ребёнке…

— Убирайся вон. — прошипела я и сделала пугающее движение вперёд.

Старуха ушла, но от неё стоило ждать самой низкой реакции: она непременно сообщит правлению клана о том, что я нарушила правила: превратилась при ребёнке и угрожала ей. Уж ей-то поверят, я и без того числилась во всех чёрных списках.

Я наклонилась к Максиму и помогла застегнуть ему куртку.

— Мама, ты монстр?

— Да, сын. Не бойся, я тебя не обижу.

— Я не боюсь! А я тоже буду таким?

— Когда вырастешь. Только об этом — никому, ясно? — он жестом показал, что будет держать рот на замке. — Вот и умничка!

Умом я понимала, что, возможно, зря погорячилась, этим только навлекла на себя новые проблемы. Я была бы бескрайне благодарна старикам за то, что они содержали нас с Максимом, если бы не их презрение, с которым мне отдавалась каждая копейка. По дороге в деревню я строила цепочки возможного развития событий и решала, как поступить в том или ином случае.

Мама, узнав о случившемся, тоже высказалась, что я поступила недальновидно, посоветовала позвонить и попросить прощения. Однако было уже поздно: около полудня к дому подъехали две машины, шестеро человек явились за мной, ни с кем из них я не была знакома лично.

«Целых шесть человек! — воскликнула про себя я. — Ни много ни мало… Они, что, приехали нейтрализовать меня?»

— Диана Волк? — произнёс очень низким голосом один из людей.

— Я.

— Вам необходимо поехать с нами. Сопротивление только усугубит ваше положение.

— А в чём дело?

— Вам всё объяснят.

— Я никуда не поеду, пока не объясните мне всё здесь.

— Вы обвиняетесь в нападении в одного из членов клана и в неправомерном превращении в присутствии ребёнка.

— Где доказательства?