От этих слов Ди хотелось провалиться сквозь землю.

– Да, желательно,– с ноткой насмешки ответила она.

Ди пошатнулся и попытался убежать отсюда прямо сейчас, делая шаг назад.

Но Рита схватила его за рукав.

– Стой, все равно без меня не выпустят.

Глотнув с тяжестью пробивая слюну по горлу Ди, услышал ответ.

– Одобрения значит ждешь,– улыбнулся и продолжил,– от меня его не получишь, что-то хилый он у тебя. Но твоя жизнь, решать тебе.

– Эй,– чувствуя, как лицо краснеет, Ди совсем растерялся, но молчать не стал,– я вообще тут стою.

Вдруг мужчина и девушка рассмеялись, и папа говорил через смех.

– Хороший у тебя друг, не убежал, хвалю.

– Что?!– над Ди уже рисовались сотни вопросительных знаков.

– Это у нас с папой такие шуточки для новеньких.

– Проверяем, есть ли у тебя яйца,– пояснил отец.

– Ну и ну,– значит, они надо всеми так издеваются, нервно улыбнулся Ди.

А семейство не обращая внимания, продолжило общение.

– Ты лучше рассказывай, как вы сами,– вопросил отец.

– Да пап, помаленьку,– положила руку на стекло,– учимся, гуляем, отдыхаем. Все как у всех.

– Оох,– недовольно протянул, поглядывая на парня,– а это жених или как?

Хоть Ди и не услышал точного словосочетания по реакции Риты, понял все-таки розыгрыш.

– Пап, друг это мой, ты ж мои планы знаешь,– подтвердила Рита.

– Ну и слава Богу, а мать не слушай, внуков ей уже хочется, сначала себя поставь на ноги а потом и о любви подумаешь.

Интересное знакомство вышло, Ди стоял в сторонке и слушал чужие разговоры, только сегодня его это не раздражало. Ему стало приятно. Вот казалось стены тюрьмы и злосчастное место, но когда эти двое говорили, весь антураж исчезал. Появлялся какой-то уют и понимание, им было весело и приятно. Словно светлая аура озаряла все это место и смазывала негативное. Такого в общение с собственным отцом ему не добиться и в самых благоприятных условиях. А тут, любовь. Искренняя и все приемлющая. Незаметно закончилась встреча. И они уже стояли на остановке в густом лесу у асфальтированной, узкой дороги и ждали единственного отходящего отсюда автобуса. Времени было ее вагон, час не меньше и Рита наконец заговорила.

– Ты понравился папке, это хорошо,– улыбнулась она.

– И что это значит?– нахмурился он.

– А значит, что могу рассказать, что обещала,– глаза ее блеснули, он сразу и не понял о чем.

– Подожди,– он совсем не собирался затрагивать глубокие темы, но поток прорвавшейся платины уже не остановить.

– Я ненавижу себя,– Рита уже ведала, захлебываясь в эмоциях.

Надрыв в голосе и ее тон вызвали искреннее желание узнать и помочь облегчить душу.

– Но почему?

Она почти заплакала.

– Ты знаешь правила поведения, если на тебя вдруг нападет насильник или какой-то больной? Папа говорил, что нужно как можно смелее вести себя, меньше говорить, не проявлять эмоции страха. И не просто претворяться, а правда сохранять спокойствие. Обдумывать, анализировать и поступать по месту. Но когда над твоим телом потешаются самым изощрённым способом, трудно не плакать и не издавать не единого звука. Я честно старалась не радовать их больные эго своим страхом и криками о помощи. Мне казалось, потому они так быстро переключились на Ирен. Ведь когда эти твари мучали ее. Тушили об нее бычки и резали ее кожу, она кричала, молила и плакала смиловаться, отпустить ее. Но ты знаешь, я ошиблась. Им было все равно на обе наши реакции. Словно бы они не слышали ничего, будто бы мы были манекенами. Они больше не получали удовольствия ни от ее боли, ни от моего молчания, будто им все наскучило. А когда Ирен перестала плакать. Они поняли, что она умерла. Их главарь жирный подошел ко мне и сказал,– «скучно». Ах, тебе скучно? Сука! Я впилась в его ухо и оторвала кусок мяса. Как он орал, как ударил со злости, думала, потеряю сознание. Потом взял нож, и поднес к моим грудям. Я прикрыла глаза, ожидая, что он прирежет, а он разрезал веревку на руках и велел бежать.

– Вы были в помещении, а остальные? Что делали они, просто стояли?– слушатель ничего не спрашивал до этого момента.

– Ха,– усмехнулась она,– нет, они вопили, как коренные американцы, ожидая указа жирного, словно прирученная свора собак. И у меня был выбор бежать по зданию в поисках выхода или оставаться тут. Ты же понимаешь, я не знала, что там за коридорами, сколько там еще помещений. Да и похоже это место было на какое-то заброшенное промышленное помещение с уймой коридоров. По ним было трудно ориентироваться, все напоминало страшный сон про лабиринт с какими-то разбросанными по нему железными прутьями и цепями. Я подхватила одну из железных палок и бежала, пока один из них вдруг не вышел из-за угла. Он улыбался, понимаешь? И я так испугалась, что тут же проткнула его солнечное сплетение. Это было не так трудно понимаешь? Знаешь разделывать мясо, мне всегда было тяжело, жилки, кости, а тут человек. Я не почувствовала никакого сопротивления словно нож в масло, а ведь это не так. Арматура ты понимаешь? Это сколько силы было в тот момент в моих руках?

– Адреналин,– протянул Ди.

– А он только захрипел и вытянул ключ на пальце, указывая на двери за ним. Он закашлял кровью и рухнул. Он хотел помочь мне, а я. Я… Я, полезла в его карман за телефоном, но нашла пистолет. И я мало что помню дальше, – прикрыла глаза.

Неужели, подумал Ди, ты тоже?

– Рассказывай,– увлеченно ждал продолжения.

– Я не помню точно,– тяжело выдохнула, – но знаю одно, это я их всех убила. В каком-то тумане. Помню только обрезки, звук выстрелов. Какие-то крики и кровь. Я стреляю хорошо.

– Я видел,– удивляясь, слушал он.

– Меня отец научил, а я,– посмотрела в небо,– видимо хорошая ученица,– потом перевела опустевший взгляд на него с одной слезинкой скатывавшейся по щеке,– ты знаешь, когда очнулась от этого ужаса достала из кармана одного из этих извергов трубу и набрала папу, сбросив геолакацию.

И Ди, не смог не сказать.

– Ты все сделала правильно,– сбивая слезу с-щеки.

– Сделала правильно? Один из парней хотел меня спасти. И в машине он пытался отговорить ребят от задуманного. Он один среди всех не участвовал в наших с Ирен мучениях, и решил помочь мне, а я убила его? А потом папа…

– Он заслуживал смерти, как и все остальные. Даже если он не участвовал в это раз. Он смотрел,