Шрифт:
Закладка:
– Понятно. Значит, все повязаны. Не представляю, что нам делать?
– Я придумал. Мы будем действовать через конкурентов. Или выйдем на федеральный уровень. Вы знаете, что уже есть достаточно пострадавших от препарата? У людей растут опухоли и выпадают волосы. Я соберу статистику и приложу к материалам дела. Они не отвертятся… Надо идти к директору холдинга «Б…».
– Господи… И много таких людей? Выходит, Павел обнаружил нарушение в формуле и начал исследования по улучшению препарата. Почему они не дали ему закончить дело?
– Ему требовались деньги. Вот ответ. Он неправильно себя повел… Очевидно, грозился обнародовать нарушения, побуждая руководство концерна видеть в нем врага, а не союзника. Можно было всего этого избежать… А Вика просто хотела заработать, но лишилась жизни. Теперь на совести концерна двое убитых, а новой формулы так и нет…
– А ее точно нет? Вика же что-то продала им? Следователи нашли на месте преступления бумаги Павла.
– Формулы нет. Я заказал исследование препарата в лаборатории, формула прежняя. Они не могут довести до ума задумку Павла. Или не хотят… Борисенко мог, но его нет… И следов тоже нет. Дело запутанное, как паутина.
– Я готова на все, Мирон Альбертович. И я очень боюсь, что они придут к нам… Боюсь за безопасность близких.
– Понимаю. Советую вам пожить со стариками. Пока… все это не уляжется. Я делаю все необходимое. А Марку безопаснее находится в СИЗО.
Знаю… Я знаю, что такое одиночество и боль. И помню, как мне помогал Марк. Да он сидит из-за моих проблем, которых с легкостью мог избежать.
– Напишите мне адрес изолятора, пожалуйста, – сухо произношу я. Подбородок предательски дрожит, к щекам приливает кровь. – Я приготовлю ему что-то и привезу книги, белье, и… Что там в СИЗО нужно?
– Не торопитесь, Софья. Я еще должен выхлопотать у начальства разрешение на посещение, они и в этом могут отказать.
– Буду ждать ответа, – деловито киваю, мысленно молясь, чтобы у Мирона все получилось…
Глава 41
Марк.
Кажется, запах СИЗО пропитал меня насквозь… Забрался в поры, как эфир, поселился в легких, вытравив чистый воздух. Да и разум повредил, если быть честным… Каких только мыслей не приходит в голову на досуге! Мне больше нечем заполнить время, остается думать – о жизни и сложившейся ситуации, мотивах преступников, способах их остановить и… Соне… О ней я думаю постоянно. Мечтаю вновь почувствовать вкус ее губ, услышать срывающееся с губ: «Марк… Пожалуйста…», увидеть глубину ее затуманенных страстью глаз. Неуместные мысли, смелые, будоражащие, они не отпускают меня днем и ночью, подтачивая как червь спелое яблоко мои самообладание и уверенность. Я, как человек, не имеющий надежды – думаю о запретном, пытаясь коснуться его хотя бы мыслями, взмахнуть рукой и тронуть призрачную оболочку мечты. Видит бог, от таких мыслей становится легче – дни уже не кажутся хмурыми и безысходными, а ночи – холодными и сырыми. Запах, запах… Он преследует меня даже во сне: сигаретный дым, спертый пот, бетон, машинное масло, канализация, моча… Отвратительный коктейль ароматов, приросший ко мне намертво и содравший налет мнимой успешности. Теперь ее нет… Если делу дадут ход, меня лишат депутатского мандата и с треском выдворят из областной Думы, подвергнув всеобщим осуждению и позору. Мою фамилию будут полоскать во всех СМИ, и я больше никогда не смогу рассчитывать на приличную должность. Погруженный в нерадостные мысли, склоняюсь к грязному столу, ожидая Мирона Альбертовича. Конвоир не торопится снимать наручники, бросая на меня взгляды исподлобья. Ну да, я ведь конченый преступник… Двигаю рукой, а цепочка протяжно звенит, как будто подтверждая мои мысли. Аккомпанируя им мерзким и совсем не мелодичным лязгом. Наконец, дверь со скрипом распахивается и в допросную комнату входит Мирон. Протягивает мне руку для приветствия, хмурясь от зрелища, открывшегося взгляду.
– Снимите наручники, – просит он конвоира.
– Марк, есть новости, – произносит, стоит унылой морде конвоира скрыться за дверью. – Вы просили следить за Еленой…
– Слушаю, – нетерпеливо ерзаю на месте, потирая ноющие запястья.
– Она встречалась с тем… мужчиной. Которого я фотографировал в гостинице. Ну…
– Я понял, Мирон. Не нужно подбирать слова. Мне важен каждый ее шаг, не потому, что мне важна она… Я и ее подозреваю, понимаете?
– Не стоит, – качает головой Мирон. – Она не настолько глупа, чтобы рубить сук, на котором сидит. Вы обеспечиваете ее жизнь, заботитесь как можете, оплачиваете ее прихоти, вы…
– Я теперь уголовник, Мирон. И не могу оплачивать ее прихоти. Не зря же она встречалась с тем хлыщем?
– Они пообедали в ресторане. Лена заказала кальмара на гриле и том ям. Выпила немного белого вина, а он…
– Как выпила? Черт! – хлопаю ладонями по столу, с трудом сдерживая злость. Вот как так можно? Ведь Лена носит ребенка – неважно, моего или чужого, но это же малыш?
– Да к сожалению. Он ел…
– Мирон, я не просил рассказывать столь подробно. Что было дальше?
– Из ресторана они поднялись в гостиничный номер, – вбирая в голос всю деликатность, на какую способен, произносит Мирон. – Пробыли там… часа полтора.
– Что-то слабенько, – горько сглатываю я. – Наверное, Лена все-таки ему напомнила о беременности, и они решили выполнить программу минимум.
– Они попрощались возле его машины. Лена касалась его ладонями и что-то слезно говорила. О чем они вели беседу, я не знаю, могу лишь судить по ее эмоциям: искаженному лицу, рукам, что она беспрестанно заламывала, слезам, сверкающим в ее глазах… Потом он достал бумажник и сунул ей в карман смятые купюры.
– Шлюха, – не выдерживаю я. – И дура… Даже сейчас позорит меня. В такой ситуации не может удержать себя в рамках благоразумия.
– Марк Юрьевич, она понимает, что развод возможен только по ее инициативе. И ведет себя уверенно, зная, что вы ничего сделать не сможете… Даже, если тест покажет, что ребенок не ваш.
– С кем она еще встречалась? Жалко, что нельзя поставить ее телефон на прослушку. На Лену могут выйти сотрудники концерна. Предложить ей деньги взамен свидетельских показаний против меня.
– А как они поймут, что ваша жена – враг? Такие вещи нормальному человеку не придут в голову.
– Согласен. Это я так… Но я
