Так уже в конце лета 1939 года нарождавшийся в Германии экономический кризис вылился в приостановку платежей по государственным кредитам и по краткосрочным обязательствам — то есть по облигациям. В том числе по внешним заимствованиям. Платить, банально, было нечем. Ту небольшую подпитку, что вышло получить за счет Австрии с Чехословакией, уже полностью проели, даже умудрившись выцарапать чешское золото из подвалов английских банков, а государственные расходы лишь продолжали множиться день ото дня.

Вдобавок ожидалось скорое проявление немалого социального напряжения внутри самого́ немецкого общества из-за затягивания правительством открытия завода по производству Фольксвагена Жука — того самого народного автомобиля, что был обещан фюрером каждой немецкой семье по небывало низкой цене. То есть наступала пора начать расплачиваться готовыми легковушками со всеми теми людьми, что уже не первый год еженедельно приобретали специальные купоны — так называемые «шпаркарты», дающие право на рассрочку выплат за давно обещанное семейное благо на четырех колесах. Пора наступала, а средств для выдачи народу сотен тысяч новых легковушек в бюджете не имелось вовсе, поскольку все ранее собранные у населения финансы тут же направлялись в военный сектор экономики. Естественно, всё это делалось в расчете на то, что ни с кем из собственных граждан расплачиваться машинами в конечном итоге не придется в связи с началом большой войны. Но войны так и не случилось из-за тупиковой ситуации в Испании, где ныне возник полный паритет сил, а желание местных солдат продолжать воевать, исчерпалось вовсе. Возник столь знакомый военным по временам Первой Мировой Войны позиционный тупик.

Что вкупе в свою очередь привело к жизненной необходимости скорейшего объявления войны хоть кому-нибудь, дабы не стать, как мировым банкротом, так и лжецом в глазах собственного населения. Иного выхода банально не существовало, о чём и уведомил министр иностранных дел Третьего Рейха своего итальянского коллегу, напрямую заявив — «Мы хотим войны!». Тем более, что с итальянцами предстояло делиться, ведь речь шла о территориях, где имелись немалые интересы и Рима тоже.

О чем же при этом они могли вести речь, если «испанский капкан» всё еще надежно удерживал в себе «ногу» фашистской военной машины, не позволяя той спокойно отправиться гулять по миру? О! Речь тут велась о стране, что всё еще плыла в кильватере британской политики, хоть и являлась предпоследним «мальком» в Восточной Европе, не завязавшим в сетях политического доминирования Третьего Рейха. Конечно же, речь шла о Югославии, где к тому же имелось немало сторонников развала королевства и присоединения её отдельных территорий к Германии по национальному признаку, чем особо грешили хорваты. Они-то и поспособствовали тому, что анонсированная Берлином военная компания продлилась всего 35 дней, закончившись полным поражением собранного из разных лоскутов государства. Чуть дольше, нежели в истории известной Геркану, поскольку, ни Венгрия, ни Румыния, не дали добро на проход немецких войск через свои территории, отчего навал всеми силами разом со всех сторон осуществить не вышло. А из числа прочих стран лишь Болгария с Италией польстились на новые обещанные им земли, по причине чего также объявили Югославии войну. Ну а поскольку побережье Адриатического моря это вам была не Финляндия с её кусачими морозами под минус 40 ̊С и ниже, то всё случилось уже в ноябре-декабре 1939 года.

Конечно, кто-нибудь вполне мог сказать, что выбранная немцами жертва являлась бедной церковной мышью, с которой нечего было брать, в сравнении с теми же Венгрией и Румынией. И был бы абсолютно прав! Что сельскохозяйственная Венгрия, что нефтедобывающая Румыния, со всеми их прочими недрами, производствами и рынками сбыта, могли дать Рейху аж несколько лет столь потребной ему финансовой передышки. Лет, в течение которых виделось возможным разобраться, наконец, с мешающимися, словно надоедливые мухи, текущими делами и после приступить к захвату гегемонии во всём мире. Ну, хорошо, не в мире. Силёнки всё же были отнюдь не те. Но вот в Европе — совершенно точно!

Но нет! Помимо средств существования, Германии также требовались союзники, которые будут воевать на её стороне не из-под палки, и за спиной которых не придется выставлять заградительные отряды германских войск, тем самым ослабляя Вермахт[1]. А тот же аншлюс Венгрии, к примеру, вполне себе мог вылиться в солидный рост социального напряжения внутри вновь разросшейся страны, поскольку сами венгры, как и немцы, страдали в это время жутким национализмом. Они желали создать собственное исключительно мононациональное государство, где не было бы места всяким пришлым. Включая тех, кто полагал себя каким-то там потомком ариев. Хотя, следовало отметить, что многие высшие армейские офицеры венгерской армии вполне себе могли бы согласиться на службу не столько Будапешту, сколько Берлину, ведь все они когда-то начинали тащить армейскую лямку еще в Австро-Венгрии. Но, что случилось, то случилось. К тому же, его светлость регент Венгерского королевства — адмирал Миклош Хорти, уже увяз одним коготком в силке политики Берлина, позволив подписать в феврале 39-го года вступление страны в Антикоминтерновский пакт. А там и до создания полноценного военного союза оставалось уже не так уж и много времени.

Румыния же… Румыния с марта месяца 39-го года своей экономикой и так почти полностью легла под Берлин, подписав соответствующее экономическое соглашение. Немецкие промышленные товары уже поставлялись в неё без всяких ввозных пошлин, тогда как столь необходимое Германии сырье, особенно нефть, отгружалась в ответ по минимальным ценам и в приоритетном порядке. К тому же румынские нефтяные промыслы являлись этаким «запасным аэродромом» для нефтеперерабатывающей отрасли Рейха. Случись самой Германии вступить в войну с каким-то крупным игроком, Румыния всегда могла остаться в стороне от боевых действий, как независимое государство, и продолжать снабжать своего «неофициального патрона» всем необходимым. Заодно она являлась отличной точкой соприкосновения Берлина с английским капиталом, которому принадлежала почти вся нефтедобыча страны. А драться с англичанами Гитлер не сильно-то и жаждал, скорее желая видеть тех в числе своих союзников, а не врагов. Но тут всё было очень жестко завязано на Францию, где творилась своя собственная национальная политика, пусть на неё и старались всячески воздействовать все, кому не лень.

Так раздираемая внутренними политическими противоречиями и тягаемая «соседями по глобусу» в разные стороны Третья республика дотянула-таки до очередных парламентских выборов, произошедших в апреле 1940 года. Выборов, в которых грандиозное поражение потерпела «Республиканская партия радикалов и радикал-социалистов», что при своём правлении, пойдя на поводу монополистического капитала, нивелировала большую часть социально-значимых проектов, привнесенных в законодательство страны правительством Леона Блюма, чем настропалила против себя практически весь рабочий