лес: чахлые кривые березы, косматые однобокие ели, кутающийся в зеленую дымку молодой листвы кустарник, мягкие моховые кочки, колючая щетина осоки. А потом незаметно началось болото: деревья сделались еще кривее и лохматее, их ветви путали Стешины волосы, хлестали по лицу, кусты цеплялись за одежду острыми шипами, а кочки сделались опасно упругими и предательски ненадежными. Стеша отмахивалась от ветвей, оставляя на них дань в виде вырванных прядей, отбивалась от шипов, оставляя дыры на одежде и кровавые царапины на руках. Она поила своей кровью проступающую между кочками темную воду, чем могла, платила за право двигаться дальше. Болото вздыхало, шкура его, теперь уже не снежная, белая, а зеленая, моховая, нервно подергивалась, но все еще выдерживала вес Стешиного тела. А эхо, какое-то неправильное, глухое, едва слышное, подхватывало ее крик, протаскивало сквозь ловчую сеть ветвей к ветру и простору. Или это не эхо было глухое, а сама Стеша сорвала голос в попытке докричаться до Кати? Здесь, на болоте, все краски, и без того неяркие, щедро разведенные водой и туманом, поблекли еще сильнее. Здесь не осталось чистых цветов, одни полутона. Царство серого, землистого и сине-стального. Здесь впору самой стать тенью, раствориться в тумане, уйти под воду, туда, где дремлет на дне то ли рыба, то ли змея. Но Стеше нельзя, ей нужно найти Катю. Без Кати ей назад дороги нет. Без Кати можно хоть на дно, к рыбе, хоть на остров, который тоже рыба…

В поднимающемся от воды тумане вдруг мелькнуло что-то непривычно яркое, чужое для этого глухого места, но родное для Стеши. Желтый Катюшин платочек. Пушистая шерсть, которая всегда казалась Катюше колючей. Платочек — это тоже подарок мамы. Катюше желтый. Стеше красный. Свой Стеша потеряла, а вот Катюшин нашла. Вместе с Катюшей!

Катюша в желтом платочке казалась одуванчиком, выросшим посреди болота. Ярким, дерзким и живучим. Катюша была жива. Она сидела на моховой кочке в самом центре черного болотного «оконца».

— Катя… — просипела Стеша. — Катя, ты только не шевелись! Не двигайся и ничего не бойся!

— Я не боюсь! Хорошо, что ты меня нашла, Стеша! — В одной руке сестра сжимала свою птичку, а на раскрытой ладони второй лежали какие-то ягоды. — Я просто устала играть в прятки. Они все спрятались и не выходят, а я устала. Ты только не злись, Стеша. И бабушке Марфе не рассказывай, что я ушла. Они меня позвали, сказали, что тут цветочки. А тут нет никаких цветочков. Зато есть ягодки.

— Катя, только не ешь их. — Стеша огляделась, нашла крепкую на вид осинку. — Они могут быть ядовитыми.

У нее не было при себе ни топора, ни ножа, но страх за сестру был так велик, что одного удара ногой хватило, чтобы переломить тонкий стволик у самого основания. Осина сложилась с похожим на стон звуком, а Стеша замерла, медленно обернулась через плечо, спросила шепотом:

— Катя, про кого ты говоришь? С кем ты играла? Кто угостил тебя ягодками?

— Дети, — сказала Катюша. — Бабушка Марфа не рассказывала, что на болоте живут дети. Мы играли. Только с ними не интересно играть. Они меня бросили. А ягоды невкусные! — Она сжала пальцы, и по коже ее потек красный и густой ягодный сок. — Они кислые. И я хочу домой. Хорошо, что ты пришла, Стеша!

Она встала, и моховой остров тут же опасно покачнулся. Черная болотная вода жадно лизнула мохнатые берега.

— Не двигайся! — прохрипела Стеша. — Не двигайся и сядь. Не нужно тебе вставать, Катюша. Садись, а я сейчас.

Она обломала ветки на своем самодельном посохе, подошла к краю «оконца» и повторила:

— Катя, сядь!

Сестра послушно уселась по-турецки. Ее испачканная ягодным соком ладошка казалась залитой кровью. На щеках тоже виднелись красные мазки.

— Давай поиграем! — сказала Стеша неестественно бодрым голосом. — Давай представим, что ты на острове. На маленьком таком островке. А я сейчас подцеплю его и подтащу к себе.

— Это никакой не остров. — Катюша покачала головой. Маленький смелый одуванчик посреди топи. — Настоящий остров не такой.

— А какой? — Стеша говорила, развлекала и отвлекала сестру разговорами, а сама пыталась зацепить посохом плавучую моховую кочку.

— Настоящий остров красивый, — сказала Катюша мечтательно. — Они мне его показали и пообещали отвести на него. В следующий раз, не сегодня.

— Что это был за остров? — Палка соскальзывала, не находила точки опоры. Для большей устойчивости Стеша встала на колени. Одежда тут же пропиталась холодной водой. — Где ты видела остров?

— Там! — Катя обернулась. — Он был там, а потом пропал.

— Как пропал? — Стеше удалось, наконец, подцепить моховую кочку.

— Утонул, — сказала Катя. — Они сказали: это потому, что на самом деле он рыба. Знаешь, как в сказке про рыбу-кит?

— Как в сказке… — Стеша потянула на себя посох. Катюшин островок качнулся и медленно двинулся к ней.

— Сама рыба живет под водой, а на спине у нее растут деревья. Я видела эти деревья, Стеша. Они очень красивые. И камни на берегу, то есть на ее боку, тоже очень красивые. Они такие зеленые, как крылышки у стрекозы.

Как крылышки у стрекозы. Или как чешуя у рыбы. Огромной реликтовой рыбы, которая может быть то рыбой, то змеей, то островом.

— Я хотела взять оттуда камешек. А они сказали, что мне пока нельзя, что я еще слишком маленькая! — Катюша обиженно надулась. — А они же тоже маленькие! Но им почему-то можно на остров, а мне нельзя!

Стеша немного отползла от края болотного «оконца», потянула посох и кочку на себя. Думать про остров и рыбу она сейчас отказывалась. Ей сейчас нужно думать о том, как спасти сестру.

— Они сказали, что им можно, потому что они марёвки. — Катюша опустила испачканную ягодным соком руку в воду. — Я тебе помогу, Стеша. Я буду грести.

— Лучше просто сиди спокойно, я сама. — Стеша все тянула и тянула эту чертову моховую кочку. И у нее получалось! Еще немного, и она сможет обнять сестру. — А почему они марёвки? — спросила она, чтобы отвлечь Катюшу