Шрифт:
Закладка:
Так что в то утро я читала книгу, стараясь отыскать эти тайные значения. Однако, прочтя первые десять страниц, я не нашла в ней ничего из ряда вон выходящего. Только повторение того, чему меня учили: как важно уметь подчиняться, какие дары дарить людям в зависимости от их положения, как сделать так, чтобы твои родные были довольны, и почему не стоит думать только о себе и о мелочах этого бренного мира. Но потом я подумала, что, может быть, эта книга похожа на головоломку, а я слишком невинна, чтобы понять ее истинный смысл. Вдруг описание красивых сосен и есть то самое иносказание? И почему здесь написано о мужчине, получившем от чужой жены два пирожных к чаю? Что-то с этим не так. Почему именно два пирожных? Почему не одно? А что изменилось бы, если бы она дала ему два апельсина?
Я не успела как следует обдумать эти вопросы, потому что до меня донесся голос Пинат:
— Уэй-Уэй? Ты где, глупая?
Я чуть было не проигнорировала ее, как часто делала в детстве, но потом вспомнила: рынок! Спрятав книгу между двумя рядами горшков, я взяла корзинку с рукоделием и поспешила на зов.
Пока мы шли в свою комнату, чтобы переодеться, Пинат еще раз проговаривала, к каким торговцам пойдет и что купит. Скорее всего, бумажных марионеток или фонарики в форме животных для братьев, хорошего чаю для старших и маленькие кошельки для мелочи для других кузин, дочерей Старой тетушки, которые приедут к нам на празднование Нового года. А потом мы вместе решили купить красивые заколки в виде цветов для волос. И, конечно, зайти к предсказательнице, чтобы узнать, что нас ждет в новом году.
— Не пойдем к той женщине с кривыми зубами, — сказала Пинат. — В прошлом году она напророчила мне всякие ужасы: мол, скверные черты моего характера усугубят все плохое, что может случиться.
Я тоже припомнила слова гадалки: она назвала мою кузину овцой, спасающейся только своей толстой шкурой. И посоветовала в год Крысы вести себя осторожно, иначе кто-нибудь прогрызет ее мех и выставит ее грехи на всеобщее обозрение. Пинат разозлилась и потребовала вернуть ей деньги. А когда гадалка отказалась, раскричалась так, что ее услышали все окружающие:
Эта женщина меня обманула! Дала плохое предсказание! Не ходите сюда! Здесь вы не найдете удачи!
Я стыдилась и недоумевала: откуда эта предсказательница столько знает о моей кузине?
— Пусть в этом году, — объявила Пинат, — мне расскажут только о будущем муже и его семье.
И она принялась прихорашиваться. Для начала собрала накрученные волосы набок — как на картинке в иностранном модном журнале. Я чуть язык не стерла, пытаясь объяснить, что эта прическа ей не идет, но кузина, как всегда, не обратила на меня никакого внимания. Затем она долго выбирала платье, а потом и шубу.
У Пинат, любимицы семьи, было много хорошей одежды, в основном сшитой в Англии и Франции и купленной в дорогих магазинах в Шанхае. Одну ее шубу, из черного каракуля, с жестким отложным воротником, украшал палантин из подбитой парчи. Но когда Пинат застегивала все потайные крючки, полы падали ей прямо до лодыжек, и она почти не могла в ней ходить, разве что крохотными шажками. Смех один!
Однако кузина решила надеть именно эту шубу, а к ней новую пару обуви на шпильке. Этот наряд мог ослепить роскошью односельчан, которые считали себя счастливчиками, если у них находился отрез ткани на новые штаны. Но настал канун Нового года — время хвастаться достатком.
Мы считались богачами — конечно, только по меркам нашего островка. В деревушке вроде Речного Устья, где мы жили, — полмили в длину, четверть в ширину, дорога в порт и несколько магазинчиков, обычно был только один зажиточный дом, ну, и еще парочка людей среднего достатка. Почти все остальные ее жители прозябали в бедности.
По-моему, неправильно, когда во всей деревне только одна семья благоденствует, а другие бедствуют. Но так уж было принято в те времена: никто не задавал вопросов, люди просто смирялись со своей судьбой. Таков был Китай.
Многие из этих бедняков работали на нашей ткацкой фабрике, поэтому не голодали. Они жили в маленьких глиняных домиках, которые снимали у моей семьи. У них не было своей земли, им принадлежала только грязь, которая собиралась на их половицах. Но раз в год их приглашали на роскошный праздник, устраивавшийся в доме дядюшки. У них было хотя бы это — большой пир через три дня после Нового года.
Собираясь на рынок, я, конечно, не думала об этом, а, как и Пинат, наряжалась. Я надела красивую длинную юбку с яркими красными лентами, лучшую теплую куртку и, словно взрослая женщина, скрутила узлом свою косу.
Вдруг Пинат вышла из комнаты и стала тихо красться по крытому коврами полу коридора. Они прислушивалась к звукам, доносившимся со двора: ее мать все еще кричала, раздавая указания. Вернувшись, Пинат выдвинула ящик и вынула сверток из белой рисовой бумаги, перевязанный красной ленточкой. Оттуда она достала три округлые коробочки разного размера и села перед зеркалом. Пудра! За минуту она нанесла на свои пухлые щеки и маленький нос толстый слой тонкой белой рисовой пудры.
— Ты похожа на чужеземное привидение, — тихо сказала я и прикусила язык.
Я сильно испугалась — и за себя, и за нее. Ведь я была старше, и Новая тетушка могла отругать меня за то, что я плохо присматриваю за ее дочерью. Но если бы я сделала Пинат замечание, то получила бы нагоняй уже от Старой тетушки.
— Ты кого отчитываешь? — спросит она. — Ты за собой следить сначала научись!
Так что я лишь смотрела, как Пинат вытащила вторую коробку, уже поменьше, с перламутровой крышкой. Это оказалась помада, и кузина
