— Фантазируешь, Эдгар! — не удержался Казеорг. — Да меня в бункере ни один лесной брат не призна́ет за своего!..

Вмешался Вяртмаа:

— Ты не обычный лесной брат, Эндель. Ты — один из идеологов «братства». Онгуар выбыл из игры, ты займешь его место. Дублер как бы становится номером первым. А допроса с пристрастием, схватки не опасайся — рядом буду я.

Казеорг улыбнулся:

— Значит, ты мне еще и схватку обещаешь? Это уже интересно. А как насчет…

Теперь вступил Мюри:

— Отцовский и ваш авторитет как сознательных граждан Советской Эстонии — пожалуй, самая уязвимая часть операции. Но ведь существует и камуфляж, прикрытие, за которое легко выдать все ваши речи и выступления. Если бы в стане врагов были только откровенные антисоветчики, — куда легче было бы с ними бороться. Кроме того, мы создадим вам легенду ученого, собирающего данные о научном потенциале Советской Эстонии для Эстонского комитета в Стокгольме. Ваш отец пригласит к себе погостить своего брата из Швеции… Тут есть над чем поразмыслить резидентам.

Эндель вдруг расхохотался:

— А вы предусмотрительные люди!

Это было еще полусогласием, и нужно было провести долгие дни в беседах с молодым ученым, чтобы подготовить его к многомесячной изнурительной тайной войне в эстонских лесах.

Дважды обсуждала идею «бункеризации» Казеорга коллегия министерства. Начинала обрастать подробностями легенда о тайных намерениях молодого физика. Университетское начальство по просьбе Кумма отложило командировку Энделя в Англию, в Швецию пересылалось приглашение в гости Казеорга-старшего своему брату. Неподалеку от границ лесхоза, который выходил на берег Чудского озера и в котором работал старшим лесничим Ааре Казеорг, неподалеку от поселка Ряпина, в бору, неизвестные люди начали по ночам вгрызаться в землю, завозить сюда доски, шпалы, куски ржавых рельсов и даже бетонные столбы…

Смерть Киви заставила многое пересмотреть. Яану Роотсу нужно было дать время, чтобы улеглась его подозрительность. Но Анвельт и Мюри пользовались каждой возможностью, чтобы нащупать новые подходы к банде. Стало известно, что от Роотса бежал Тийт Калле, опасавшийся расправы над собой за внедрение в банду предателя. Подходы к флигельку Майму, нашедшей приют у родственницы в предместьях Хаапсалу, тщательно контролировались, но Калле не появлялся.

Крошечный просвет возник при дополнительном расследовании обстоятельств смерти уборщицы. Вместе с сотрудником прокуратуры Пауль отправился на место происшествия. Следы были уже затоптаны, ничего примечательного поиск не дал. Вдвоем они разобрали поленницу. Пауль осматривал каждый чурбан и вдруг на одном, торчавшем снизу, заметил прилипшие светло-песочные волоски, похоже от шерсти животного. Ни кошки, ни собаки Линда дома не держала. Экспертиза установила, что волоски могли принадлежать собаке гладкошерстной породы, например, пинчеру или догу. Пауль сразу вспомнил про песочного дога Ээвы Мартсон и попросил экспертов еще раз осмотреть доставленные из дачного домика веревки: не окажутся ли на них собачьи волоски. Оказались. Те самые.

— Где ходим, что ищем? — пропел ему Грибов, встретив Мюри в отделе. — Тебя замминистра заждался.

Мюри доложил о приходе, но полковник словно бы и не слышал его, продолжая мерять комнату шагами. Наконец остановился у письменного стола, поднес к глазам пригласительный билет.

— Завтра министерство сельского хозяйства устраивает пресс-конференцию для газетчиков. Выступит группа председателей колхозов, сельские ветеринары, агрономы. Дадут слово и сельскому учителю. Чуешь, куда веду?

— Не совсем, Павел Пантелеймонович.

— Послано приглашение и нескольким иностранным корреспондентам, аккредитованным у нас в стране. Четверо из них сейчас гостят в Таллинне. Двое — из соцстран, один швед и один американец. А от учителей… Хотелось бы, чтоб наши товарищи пригласили твою подопечную Альвине Лауба.

Мюри чуть не воскликнул: «Зачем?», но вовремя прикусил язык.

— Мы с таким трудом, — пробормотал Мюри, — отыскали старенькую родственницу Альвине, которая еще до войны перебралась в Гётеборг. Не без сложностей получили от нее приглашение для Альвине. И вот когда все готово к поездке Лауба-Вессарт в Швецию, мы выставляем ее для обозрения как пропагандиста наших идей. Кто из националистов после этого захочет войти с нею в контакты?

— С одной стороны, недурно рассуждаешь, — Пастельняк заулыбался. — Только противника не стоит считать глупее себя. Противник наш должен знать, — заместитель министра поднял ладонь кверху и загнул один палец, — что, во-первых, агент, на которого он хочет делать ставку, пользуется известным престижем там, где проживает. Во-вторых, что этот агент, — загнул второй палец, — неглуп, умеет приспосабливаться к условиям и, в известной мере, владеет техникой камуфляжа. В-третьих, эти господа там легко сообразят, что если коммунисты хотят внедрить в их среду Лауба-Вессарт со своими целями, то проще всего было бы вложить в уста учительницы на пресс-конференции какие-то критические замечания, хотя бы о местных неполадках. Не в лоб, не напрямую, а этак вскользь… А вот мы поступим наоборот. Пусть выступит и, если кто-нибудь из гостей даст повод, отбреет его с крестьянской сметкой и учительской любовью к правде.

— Не мой план, — подмигнул Пастельняк. — Идея принадлежит товарищу Кумму. — И заключил строже: — Значит, побывайте на пресс-конференции, послушайте, понаблюдайте, как будет действовать Альвине. Для нее это будет недурной школой перед «визитом к тетушке»!

…Журналисты атаковали вопросами о самых разных сторонах жизни. Разными были и отвечающие. Язвительный голос прокричал из угла:

— А верно ли это, вы заставляете детей в школах писать сочинения на темы: «История моей Эстонии начинается с Советской власти»?

Председательствующий на пресс-конференции пояснил, что в зале присутствует учительница Михклиской сельской школы Альвине Лауба и она постарается удовлетворить любознательность господина журналиста.

— Товарищи, господа, — Альвине подняла над головой записную книжку. — Я могу, если хотите, пустить по рукам свои заметки. В этом году примерно треть учеников семиклассной школы в Михкли свои выпускные сочинения посвятили теме: «Эпос «Калевипоэг» и современность», еще одна треть писала: «Любовь к Отчизне в поэзии Лидии Койдула, остальные выбрали тему «Человек рожден для счастья».

И когда стихли аплодисменты, Альвине сухо добавила:

— Но я догадываюсь, где вычитал эту тему господин из дальнего угла. О ней сообщалось в газете «Рахва хяэль», так назвал свое сочинение школьник Алекс. Его отца, мать и двух сестренок расстреляли гитлеровцы и их помощники с этих мест. Для Алекса, товарищи и господин из дальнего угла, жизнь действительно началась с восстановления Советов. Простим ребенку эту историческую вольность.

Она села на место при суровом молчании зала.

Пастельняк, пригласив к себе Альвине и Пауля, хитро посматривал на обоих.

— Все уже знаю и чуточку больше, — сказал он вместо приветствия. — Американец передал для своего агентства, что эстонская учительница либо чересчур твердолобая, либо ловко угождает властям. А что вы скажете, Альвине, на этот счет стокгольмским господам, если