но оказалось, что мои опасения были напрасными. У моего тестя больше четырех миллионов, и три четверти своего состояния он заработал на по ставках оккупационным войскам во время войны. С точки зрения оборота и прибылей его компании тогда побили все рекорды. Но, думаете, потом его хоть кто-нибудь осудил? Что вы, никто не посмел упрекнуть промышленника из Берума. Зато все дружно накинулись на мать-одиночку из Драммена. Печальная история… И все же я не понимаю, какое отношение судьба моей матери имеет к убийству соседа.

Я сочувственно сказал:

— Да и я, признаться, тоже пока не все понимаю. Однако мне хотелось бы больше узнать о вашем отце, хотя бы ради того, чтобы убедиться, что он не имеет никакого отношения к делу.

Мой собеседник снова усмехнулся и покачал головой:

— Это будет нелегко. Никто, кроме мамы, не знал его имени, а она умерла. Вопрос об отце был единственным яблоком раздора между мной и мамой. Однажды она обмолвилась, что у них какое-то время был роман, но так и не сказала, как его зовут. В детстве я часто донимал ее вопросами об отце. Один раз всерьез обиделся на нее и не разговаривал с ней целый месяц, но она все равно не сказала, кто мой отец. Мама была упрямой. Она говорила, что он ее предал, а обо мне никогда не заботился, поэтому, если я узнаю, кто он такой, все станет только хуже. Позже, лет в восемнадцать — девятнадцать, я понял, что она права, и больше не донимал ее вопросами. Убеждал себя: мне не нужен отец, который нас бросил. А все-таки не избавился от обиды, особенно когда поступил в коммерческий колледж и оказался единственным студентом, который не мог попросить денег у отца.

Разговор становился все интереснее. Вопрос об отце Кристиана Лунда был еще одной маленькой загадкой, которую мне хотелось разгадать.

— Значит, у вас даже догадок нет, кто может быть вашим отцом?

Он покачал головой.

— В детстве я много думал о нем. Внешне я похож на маму; волосы у меня светлые, как у нее, и ее черты лица… Один учитель как-то заметил, судя по моим способностям, у меня, наверное, чрезвычайно умный отец. Я долго радовался такому комплименту. В молодости мама была очень хорошенькой и очень доброй, но особенно умной ее нельзя было назвать. В первых классах она еще помогала мне с уроками, но, когда я перешел из начальной школы в среднюю, ее знаний не хватало. А я становился первым учеником в классе почти по всем предметам, особенно в средней школе. Вполне возможно, мой отец, кем бы он ни был, и в самом деле человек умный. А в остальном — понятия не имею. Меня зачали в мае или июне сорокового года, поэтому вариантов много. Им мог быть немец или норвежец, сторонник нацистов или нет… Ни мама, ни дедушка с бабушкой не говорили со мной о войне, так что опираться мне не на что. Сейчас я стараюсь как можно реже думать об отце и надеюсь, что к убийству это отношения не имеет.

— Мне тоже хотелось бы в это верить, — кивнул я. — Однако нам с вами придется поговорить о другом… точнее, о другой. Меня интересует одна ваша молодая соседка, о которой вы тоже умолчали во время нашей первой беседы. Кстати, когда произошло убийство, она, как и вы, находилась дома.

Кристиан Лунд вздрогнул и перед тем, как ответить, закурил очередную сигарету и пару раз затянулся.

— Понимаю, что вы имеете в виду… Кто вам рассказал — сторожиха или сама Сара?

Я покачал головой:

— Ни та ни другая. Я пришел к собственным выводам на основании анализа имеющихся у меня сведений.

— Впечатляет… и обнадеживает, — одобрительно заметил он. — Полагаю, вы быстро найдете убийцу. Поверьте, наши отношения никак не связаны с убийством. Конечно, возникает вопрос алиби и тому подобного. Мне очень стыдно, что я солгал, искренне прошу у вас прощения, но поймите и меня. Я попал в очень непростое положение. Надеюсь, моей жене не обязательно все знать?

Я ответил:

— При том условии, что ваши отношения действительно никак не связаны с убийством. И разумеется, сейчас вы расскажете мне всю правду.

Кристиан Лунд не имел ничего против. Мне показалось, что для него не составляет труда говорить о глубоко личных вещах. Подтвердилось первое впечатление о нем: хотя он эгоист, в уме и обаянии ему не откажешь.

— Конечно, внебрачная связь с соседкой не делает мне чести. К тому же у меня такая хорошая жена и прелестный малыш. Боюсь, что быстро все объяснить не получится.

Я ответил, что никуда не тороплюсь. Жизнь Кристиана Лунда интересовала меня все больше и больше. Он удобнее устроился в кресле и, прежде чем начать, ненадолго задумался.

— Все началось в прошлом году… когда у меня возникло огромное, непреодолимое желание. — Он ненадолго замолчал, и лицо его застыло, но потом снова продолжал, причем с явным состраданием к себе: — Нет, на самом деле все началось гораздо раньше… с моей матери и моего детства. Много лет никто не хотел дружить со мной; у меня долго не было девушки. К семнадцати годам я еще ни разу не целовался. Один случай в особенности мне запомнился, хотя все было совершенно невинным. В четырнадцать лет я поехал на школьную экскурсию с ночевкой. Перед тем как мы легли спать, одна девочка обняла всех моих одноклассников по очереди. Кроме меня. «Даже обниматься можно до определенного предела», — сказала она с холодной, язвительной улыбкой. Все рассмеялись. Я проплакал всю ночь и дал себе слово, что когда-нибудь отомщу. Позже — мне было уже восемнадцать — все вдруг изменилось. Я играл в школьном оркестре и был звездой футбольной команды и вдруг стал привлекательным для девушек. И уж тут-то возместил все то, чего раньше был лишен. Девушка, которая отказалась обнимать меня в четырнадцать, в девятнадцать сама прыгнула ко мне в постель и раздвинула ноги.

Кристиан Лунд самодовольно улыбнулся. Я понял, что этот эпизод стал одним из лучших воспоминаний его юности.

— Конечно, мне хотелось отомстить, но, помимо всего прочего, я испытывал сильное физическое желание. Я был активным молодым человеком с мощным либидо. Девушки возбуждали меня больше футбола. С возрастом я поумнел, и мои гормоны успокоились. Да и в коммерческой школе обстановка была более серьезной. А после того, как познакомился с Карен, я больше ни к кому не прикасался. До тех пор, пока… — Он ненадолго замолчал. — Пока передо