я ехал в Резники. Выражал горькое соболезнование, возмущался, что с нашей одноклассницей так жутко, трагически вышло. Но что сейчас его слова? Они лишь раздували пламя в моей душе. Этот огонь пока еще таился за моим внешним спокойствием — беспощадный огонь мщения. Своей волей я не давал вырваться ему наружу. Но я не намерен сдерживать его долго, и поэтому ехал к «волчьему» клубу. Зло должно быть наказано. А Сухрову я даже не знал, что сейчас ответить. Мне пока не хотелось общаться ни с кем. Еграм скинул еще одно сообщение, настойчиво пытался отговорить меня заглядывать в клуб одному. По его мнению, «волки» могли в большинстве собраться там в ближайшее время. Вообще-то это выглядело логичным. Ведь Сухров договорился с Лешим о встрече возле моста в восемнадцать тридцать. Но Леший, так же известный, как виконт Турчин — человек вовсе не глупый, и ясно, что он постарается основательно подготовиться к встрече с Сухровым. Очень вероятно, что «волчья стая» будет совещаться именно в клубе. Я снова не ответил Еграму, и он прислал еще одно сообщение, мол, раз я решил идти сам, то он тоже сам сейчас же поедет к «Кровь и Сталь». Вот здесь мне пришлось ему ответить:

«Не вздумай! И пойми, я знаю, что делаю. Делаю это не сгоряча, хотя в моей душе бушует огонь. Прости, Еграм, ты сейчас не сможешь меня понять. Это мой принцип: я могу простить боль, причиненную лично мне, но я всегда жестоко наказываю за боль тем людям, которых я люблю. Сейчас я должен сделать то, что должен. Просто дождись, когда я освобожусь».

Эрмимобиль довез меня до начала Махровской. Дальше я пошел пешком. «Волчий» клуб располагался на пересечении этой улицы и Столярова, на небольшой площади с маленьким грязным сквером, где по вечерам много пьяных и часты драки. Пройти до площади оставалось не более трех сотен метров. По пути я искал подходящее место, чтобы на несколько минут укрыться от глаз прохожих. Хотя их здесь было немного.

Не найдя ничего лучшего, я остановился между рекламной тумбой и газетным киоском и активировал «Маску Лжеца». Вызвал сразу заготовку «Саруман», вглядываясь в стекло с разноцветными листами рекламных плакатов. Тумба с одной стороны защищала меня от посторонних взглядов, а в стекле, кое-как виднелось мое отражение. Лицо начало меняться: бледнеть, дергаться и принимать черты убитого мага — того самого, которого в Шалашах выпила до смерти моя лазутчица — Эршага Нуи.

Вот и все: теперь я очень похож на мага «волчьей стаи». Практически неотличим лицом — тем самым, которое я успел запечатлеть вскоре после его смерти. У меня оно такое же бледное, будто мертвое, хотя я могу играть эмоциями на нем. Даже мои глаза стали будто из мутного стекла, и проступает та жуткая гримаса, оставшаяся в последний миг жизни убитого вилпрой. Увы, я не мог перенять его походку и жесты — я их просто не знал. Вернее, не помнил, потому что в тот день, когда я был у колбасника с Айлин, я не обратил внимание на эти делали. Но уверен, что моя походка и жесты сейчас не будут похожи на те, что свойственные графу Елецкому. Зачем я это сделал? Если кто-то думает обвинить меня в трусости, то он очень заблуждается. Я не боюсь разбирательств с полицией или с канцелярией Имперского Надзора, но не хочу тратить на это свое дорогое время. И еще мой замысел: привнести в то, что произойдет сейчас, значительную долю мистики. Навести ужас на банду, считающую себя безнаказанной. Пусть знают, что их никто не спасет от возмездия; их не защитят никакие высокие связи, пусть даже сам князь Козельский. Кстати, он-то женат на Жанне — двоюродной сестре императора. Об этом я узнал недавно, пытаясь понять, отчего так неладно у нас в империи в самых ее верхах.

Но ладно, сейчас эти факты к делу отношения не имеют. Глянув на часы, я направился к площади, по пути вживаясь в новый образ. Образ мага, убитого и брошенного его дружками на втором этаже «колбасника». То, что его тело бессовестно бросили, даже не сообщив в полицию, мне сказал Еграм. Пусть думают, что их мертвый друг, пришел мстить. Пусть думают, что я его призвал. Пусть выдумывают любые жуткие небылицы и пусть родится темная легенда. Сколько похожих легенд я породил за свои многие жизни!

Я остановился у края сквера, не сходя с мощеной дорожки — ее попортили разросшиеся корни деревьев. Огляделся: в самом сквере никого, кроме нескольких прохожих. У входа в клуб под вывеской «Кровь и Сталь», сваренной из угловатых кусков металла, стояло два эрмимобиля: старый «Бурунг» с покореженным корпусом, явно побывавший ни в одном дорожном столкновении; и относительно свежий «Харсис». «Харсис» — это британская марка, и в Москве они нечастые гости. Сразу возникла мысль: уже не сам ли Джеймс Лаберт здесь? С другой стороны, дешевая модель «Хариса» вряд ли может принадлежать теневому владельцу клуба (я был почти уверен, что клуб принадлежит ему). Если Лаберт здесь, то это скверный поворот. Я не хотел его убивать сейчас. Он — та самая ниточка. Она может вывести к тем таинственным людям, которые мечтают видеть меня мертвым. Ведь не зря же я нанял Скуратова, чтобы собрать побольше информации.

Из дверей клуба вышло двое парней, остановились у входа, один из них закурил. Судя по одежде оба из «Стальных Волков»: клепаные кожанки с металлическими вставками, цепи, на груди медальоны. Скорее всего, Морены — издали не видно. То, что они остановились там, для меня стало первым неудобством. Убирать их на улице — действо по ясным причинам нежелательное. А спуститься в клуб, имея их за спиной, не то чтобы значительный риск, но обстоятельство маложелательное. Я решил подождать несколько минут, прошелся вдоль вытоптанной клумбы, обогнул куст сирени, возле которого валялся мусор и осколки пивных бутылок. И тут увидел «Катран» — эрмимобиль графа Сухрова. Он медленно проплыл по противоположной стороне улицы, фыркнул густым облаком пара и свернул за угол. Там, судя по звуку, остановился. Как же не вовремя, господин Сухров! У меня нет возможности подстраиваться под него, тем более тратить внимание на его безопасность. Ведь внимание для мага — штука еще более драгоценная, чем для мастера рукопашного боя. Не имея больше возможности ждать, я направился прямиком в «Кровь и Сталь».

Двое, стоявших у входа в клуб увидели меня, когда оставалось с полсотни шагов. Тот, что с сигаретой, застыл и побледнел, табачный дым самотеком пошел из его рта. Второй вздрогнул и произнес:

— Волга… Он же мертв! Говорили, он мертв! О, Морена!

Вспомнилось, что граф Сухров «Волгой» называл того самого мага, образ которого я сейчас использовал. Ну, Волга, так Волга. Хотя я это жутковатое существо с белым, искаженным гримасой смерти лицом, назвал «Саруманом».

Тот, что курил, попятился, спотыкаясь, боязно освобождая мне проход. Второй сбежал по ступенькам в подвал, где размещался клуб и заорал:

— Волга идет! Кровью клянусь! Волга!

План клуба я знал — посмотрел в информационной сети. Активировал в левую руку «Лепестки Виолы», правую пока вложил кинетическую атаку. Спустился по лестнице и повернул налево. И сразу столкнулся с одним из «волков», похоже, работавшим здесь вышибалой — отсеивал с порога нежелательных лиц.

— Э, стой здесь, — прогремел он, протягивая ко мне крепкую руку с мозолями на костяшках пальцев.

Я не стал проверять силу его, несомненно, прокаченных мышц, и не стал уточнять, знает ли он Волгу. Просто нанес дистанционный удар. Сильный и точный. Голова здоровяка запрокинулась, гулко ударяя затылком в кирпичную стену. Сам он безмолвно сполз на пол.

Я оглянулся — сзади пока никого — и распахнул дверь. В первый же миг слово «Волга» я услышал несколько раз, произнесенное кем-то с недоумением, кем-то с ужасом. Тут же распахнул «Лепестки Виолы», опережая направленный на меня остробой. Вскинул правую руку, резким движением ладони, отправляя стрелка в барную стойку. Кто-то появился справа, я даже не стал поворачиваться — пробил его кинетикой насквозь. На какой-то миг я успел увидеть в зеркале, мерцающим красным светом, лицо. То самое лицо, временно принадлежавшее мне: жуткое, мертвое, искаженное злостью и нечеловеческим безумием.

У «волка», только что пробитого кинетикой, клочья кожаной куртки влезли в грудь вместе с цепью и медальоном. В двух шагах от него лежало кровавое месиво, вероятно, что-то вылетевшее за него со спины.

Двое или