Сиглуфьордюр, суббота,

17 января 2009 года

Весь день в субботу не переставая шел снег. Во дворах и на улицах выросли обледеневшие горы, по городу стало трудно передвигаться.

Перед Рождеством снег оставлял ощущение уюта и создавал почти праздничную атмосферу, в то время как в Рейкьявике в это время лили дожди. Но теперь этот бесконечный снег действовал угнетающе. Конечно, он немного высветлил самый темный период года в этом северном фьорде, но и все усложнил. Доехать куда бы то ни было стало проблемой даже на полицейском внедорожнике, а пешие прогулки гарантировали промокшую обувь, носки и брюки.

Ари стоял перед величественной церковью вместе с Томасом и Хлинюром, которым выпало дежурство на выходные. Ари рассказал им о разговоре с Сандрой, но ни один из них понятия не имел, о каком секрете мог узнать Хрольвюр. Ари был в костюме, а не в полицейской форме, — в знак уважения к Хрольвюру, которого при жизни он никогда не встречал. Сандра попала в точку, когда сказала, что тот был человеком сложным. Он достиг многих вершин, но не захотел уходить в тень, когда его слава сошла на нет; у него были друзья и приятели, но были и недруги. К нему было не подступиться, столько в нем было желчи, но иногда он становился мягким и добрым. Его отношения с Углой были тому примером.

Угла.

Ари вспомнил о книге, которую Угла дала ему почитать. Он успел бегло полистать ее — в расчете, что она даст ему какое-то представление об образе мышления покойного писателя.

Они сели на свободную скамейку в центре церкви. Тут царили мир и покой, мощные окна служили щитом против снега. Ари столкнулся с Углой у входа, они обменялись взглядами, но не сказали друг другу ни слова. Ему было очень неловко.

Ночью ему никак не удавалось уснуть, задремал только под утро. Теперь он всегда запирал входную дверь. Никто не признался, что приходил к нему в ту ночь. Томас сказал, что это пустяки, все внимание было теперь сосредоточено на Линде и Хрольвюре. Тем не менее, когда он ложился спать, Ари всегда охватывал страх, что в его дом может проникнуть неизвестный. Он перестал ощущать себя в безопасности.

Бессонница отражалась на работе, он все время чувствовал себя уставшим и разбитым. К тому же его беспокоили отношения с Кристиной. Хотя они длились не очень долго, Ари успел свыкнуться с мыслью, что Кристина та женщина, которой суждено стать его судьбой. Его влечение к Угле сбивало с толку еще больше.

Церковь потихоньку стала заполняться. Было много знакомых лиц. Ульвюр и Пальми сели в первом ряду рядом с теми, кто нес гроб. Лейвюр сидел неподалеку, опустив глаза, и его мысли явно были заняты другими вещами, как если бы он хотел быть в каком-то ином месте, работать с деревом например, — где угодно, только не на похоронах.

Карл сидел через два ряда впереди Ари, рядом с Анной. Ари собирался поговорить с ней во время поминок — у него в планах было опросить всех, кто участвовал в репетиции в тот вечер.

Она завидует. Так Угла сказала об Анне. Завидует, потому что потеряла положение ведущей актрисы. Все, что говорила Угла, вызывало у Ари полное доверие. Но может, стоило относиться к ее словам более критично или, наоборот, благодарить бога за то, что в «Актерском содружестве» у него есть надежный человек, постоянный источник информации?

Церковь была практически полной, когда началась церемония. Не все знали покойного лично, но его неожиданная смерть всколыхнула его прежнюю славу, поэтому все сколько-нибудь значимые люди пришли проститься с ним. Ари слышал, что два бывших министра правительства выразили желание прибыть на прощание, чтобы засвидетельствовать свое почтение Хрольвюру, но им это не удалось — дорога в Сиглуфьордюр была почти непроезжей, а над городом бушевала метель.

Отпевание было формальным — исландские народные песни перемежались с классикой, также была прочитана «Песнь о Линде». Великолепный триптих Гуннлаугура Блёндала, изображающий Иисуса, который явился морякам, попавшим в беду в коварных водах, стал фоном, напоминая о потерях Сиглуфьордюра за долгие годы и близости безжалостного моря. Слез во время отпевания Ари не увидел. Он подумал, что Хрольвюра многие уважали, но немногие любили его. Вопрос был в том, ненавидел ли его кто-нибудь?

* * *

Жизнь Нины Арнардоттир никак нельзя было назвать легкой. По причинам, которые она никогда не могла понять, ей никогда не удавалось идти в ногу со своими сверстниками, хотя, возможно, дело было не в ней, а в них. Теперь уже поздно было что-то менять, годы пролетели мимо нее, оставив ее одну в этой темной квартирке. Она часто задавалась вопросом: почему ей не удалось достичь никаких успехов в жизни — построить отношения, завести семью, жить, как жили другие люди? Однажды она влюбилась, только однажды, и это была платоническая любовь. Мужчина, который был старше, чем она, отверг ее; он очень мягко сказал, что испытывает к ней самые теплые дружеские чувства, но не более того. После этого она только сильнее полюбила его, но никогда больше не открывала никому своего сердца. А теперь она проводила дни дома, читала при свете лампы или смотрела телевизор. Дни проходили в однообразной рутине, и вдруг ей исполнилось шестьдесят.

У нее не было постоянного заработка, она жила в социальном жилье, получала небольшое пособие как инвалид; работала без оплаты в «Актерском содружестве» — это было легко и приятно, продавала в кассе билеты и выполняла мелкие поручения. Она очень не любила крутиться среди людей, но постепенно привыкла к этому, после того как получила возможность работать в «Актерском содружестве».

Нина была высокого роста и крупного телосложения, сильная и крепкая для своего возраста. Когда-то раньше, в школьные годы, ее фигура была излюбленной мишенью для шуток. Но в то же время она была не способна оказывать сопротивление. Когда отчим стал ее поколачивать, она лишь закрывала руками голову и терпела. Стало хуже, когда он перестал ее бить, именно тогда она испытала настоящий страх. Иногда он куда-то надолго уходил или заваливался на софе, забываясь в пьяном угаре. Иногда тихо к ней подбирался и, вместо ударов, щупал ее. Тогда она закрывала глаза и растворялась в собственной темноте. Это были годы, когда лучше всего она чувствовала себя в темноте, под кроватью или в шкафу, где до нее никто не мог добраться. Именно там она укрывалась, когда слышала приближение отчима, научившись распознавать запах выпивки или звон бутылки и стакана. У нее развилась мгновенная реакция, и она успевала спрятаться за считаные секунды. Она знала, что другие дети в школе играли в прятки, но никогда у них не было таких высоких ставок. Когда Нина выросла, она никак не могла понять, почему никто не пришел ей на помощь. Почему ее мать, тоже жертва, игнорировала насилие, которое совершалось над ее дочерью? Однажды Нина пожаловалась на отчима, но мать отвела взгляд и сказала, что лгать нехорошо. После этого Нина больше не разговаривала с ней об этом.