Шрифт:
Закладка:
— За сто деревьев у нас будет. Очень будут они, кстати, для стройки. Низы на стропила и доски пойдут, верхи на тес, — разумно говорил он, упиваясь своей разумностью и тем, что кавалер его внимательно слушает. — На тес все бревна пускать не будем — жалко. На стропила, на доски. Да. Такие хорошие бревна… Да на что угодно они пойдут…
Волков промолчал, он видел неподдельный интерес Ёгана. И кажется, заражался этим интересом. Он уже не был так недоволен землей. Да, земелька, конечно, дрянь, но жить тут можно. Тем более что у него появились мыслишки кое-какие. В общем, еще больше захотелось ему узнать, что еще есть в его земле интересного.
* * *
Карл Брюнхвальд почти всю свою жизнь провел среди солдат. Начинал он в городском ополчении еще в двенадцать лет барабанщиком. Его туда пристроил отец. Человек в городе уважаемый. Отец был из старого городского рода, поэтому удалось пристроить сына столь удачно. Уже тогда юный Карл привык рано вставать, спать урывками и даже стоя, есть, что дадут и когда дадут, мерзнуть и изнывать от жары без особого ущерба для себя. И был настолько вынослив, что мог не снимать доспеха, находясь в страже даже целым суткам.
С младых ногтей, как говорится, Карл понял, что основанная институция в армии — это дисциплина. Ни деньги, ни преданность господину или корпорации, ни вера в Господа всемогущего так не цементировало роту, как ежедневная и не ослабляемая сила дисциплины. Дисциплина была его вторым богом, оттого и роты его всегда были самыми стойкими, сержанты самыми знающими и твердыми, а корпоралы и ротные старшины самыми честными и справедливыми.
Карл Брюнхвальд не терпел среди своих людей трусов, горлодеров и особенно лентяев. Жалобы подчиненных он никогда не слушал, к чему это? Для того чтобы высказывать ему свои пожелания солдаты и выбирали из старшин, из самых старых и уважаемых солдат представителей своей корпорации — корпоралов. Они и сержанты могли обращаться к нему и высказывать все, что считали нужным. Они же и делили добычу, коли та была. Тем не менее, среди солдат он пользовался большим уважением, так как берег своих людей и был храбр и хладнокровен. И еще, что немаловажно, он был безупречно честен в расчетах с подчиненными и нанимателями. В общем, к своим сорока трем годам Карл Брюнхвальд, один из славного рода Брюнхвальдов, был офицером и человеком практически безупречным.
И поэтому он был обескуражен и удивлен, когда увидел перед собой младшего своего сына. Брюнхвальд с ротмистром Рене объезжали окрестности, выбирая себе места для домов. Заодно Брюнхвальд присматривал место и под сыроварню. Он еще из Малена после разговора с кавалером отписал жене, что дело решено и чтобы она продавала сыроварню, ехала с сыновьями в Эшбахт, где они теперь собирались жить.
И вот когда они с Арсибальдусом Рене в предвкушении радостных хлопот обсуждали важные вопросы и разные мелочи, он его и увидел.
Рене что-то говорил ему о колодцах, о том, что глубоко тут копать нет нужды, а Брюнхвальд уже смотрел на сына и мрачнел от увиденного.
Максимилиан поклонился господам офицерам. Рене тронул край шляпы в знак приветствия, а ротмистр Брюнхвальд только спросил сухо:
— Уж не та ли это одежда на вас, которую даровал вам кавалер, в которой вы должны носить знамя его?
Сине-белый колет с черным вороном на груди был грязен неимоверно.
— Я немедля постираю одежду, — робко произнес Максимилиан, неотрывно глядя на отца.
Он постирает! Да разве ж можно отстирать такую грязь, тут и опытная прачка спасовала бы. Да и это только полбеды! Четверть беды! Одежда вся была подрана, особенно шитье пострадало, черный ворон на груди был весь содран. Сплошные нитки висят. Да и широкие рукава тоже хоть оторви да выбрось.
— Постираете? — приходя в гнев, переспорил ротмистр.
Терпеть не мог Карл Брюнхвальд нерях. Неряха либо дурак, либо лентяй, а скорее всего и то и другое вместе. И вот вам его сын, за которого он поручался и просил уважаемого человека, приходит в таком виде. Да еще все это на виду у господина Рене.
— Ваши чулки разодраны, даже туфли ваши разодраны, — продолжал ротмистр. — Вы что, проиграли сражение?
— Отец, я просто шел ночью по дороге… — начал Максимилиан.
— Ночью? По дороге? — Брюнхвальд кривился. — Так что заставило вас разгуливать по дрогам ночью?
— Кавалер дал мне задание доставить госпожу Агнес в Мален. Вот я и…
— А лицо вам случайно не госпожа Агнес расцарапал? — едко поинтересовался отец.
Максимилиан вдруг подумал, что, скажи он правду, господа офицеры его на смех поднимут.
— Надо бы было в городе остаться, я не подумал там и пошел на ночь глядя домой. Я… На меня ночью напали волки и я…
— А где ваш берет? — прервал его отец.
Юноша только вздохнул в ответ.
— Ваш берет был из бархата и на подкладке из атласа, цена ему талер, не меньше, где же он?
Максимилиан молчал.
— Уж не волки ли его забрали? — продолжал ехидничать отец.
Самое смешное было бы, скажи он правду. Скажи он отцу, что когда спустился с древа, так берета он нигде не нашел, как ни искал. И вправду получалось, что берет его забрали волки. Вернее, волк. Или может демон.
Лицо ему исцарапала бесноватая и хохочущая госпожа Агнес, берет его забрал волк, с глазом желтым. Да все это, может, и звучит смешно, но на самом деле все это было страшно. Даже вспоминать было страшно.
— Завтра же отпрошу вас у кавалера, поедете со мной в город, — сухо сказал отец, — исправите одежду у портного и купите берет. А до того чтобы не смели являться в таком виде к нему. Идите к солдатам и говорите, что больны. — И добавил с обидным презрением: — Знаменосец.
Карл Брюнхвальд повернул коня и поехал к лагерю. И Рене с ним. Но Рене не был строг и подмигнул юноше, мол ничего друг, бывает.
И Максимилиан пошел за ними следом. Только очень ему хотелось поговорить обо всем, что случилось вчера с тем, кто это будет слушать и не
