— Где можно купить немножко рельсов? Недорогих, каких-нибудь уже истрепанных, в лохмотьях. И потом еще — почему у слонов нет гривы? И потом еще — почему разбойники всегда хохочут?

Котька спешил и задыхался. Хотел использовать редкий случай, когда мать сама спросила, что ему нужно.

— Ничего не понимаю. Какие гривы хохочут?

— Нет, мамочка, не гривы. Гривы почему не растут… А Джерри Джек, который всех людей зарезывал, так он всегда грубо хохотал. Глоб полицейский спрашивает — значит, ты убил Мэри Грей? А он и тут грубо захохотал. А ведь тут ничего смешного не было? Правда, что ведь ничего смешного не было? Мама, скажи, не было? И еще Черный Джон из «Красного тигра» тоже все грубо хохотал. Ему судья говорит: «Теперь ты на электрическом стуле заплатишь за свои грехи». А злодей в ответ грубо захохотал. Отчего же ему смешно? Ведь его же там повесят на этом стуле? А он хохочет. Мама, отчего они хохочут? Ма-ама!

Но Маруся уже думает о своем и отвечает рассеянной скороговоркой.

— Хохочут, значит, хороший характер…

После завтрака, когда мама лезет на гору, чтобы вспотеть, Котька сидит один на ступеньках подъезда, обхватив руками голые грязные коленки. Смотрит и думает.

Мир полон тайн. Темных и зловещих.

Вон там наискосок через дорогу высокая каменная ограда. Ни ворот, ни калитки. Очевидно, владелец «сообщается с миром» при помощи подземного хода. Куда ведет подземный ход? Может, прямо вот в ту церковь на горе… Молящиеся часто видят темную фигуру, склонившуюся перед Распятием. Лицо фигуры скрыто под черной маской, через прорезы которой сверкают лиловыми молниями глаза злодея. Никто никогда не замечал, как он входил и куда скрывался. Иногда он оборачивался и внимательно рассматривал кого-нибудь из молящихся, у кого было побольше миллионов. Это Черный Барон намечал свою новую жертву. Иногда через высокую каменную ограду прорывалось дикое львиное рычание и слышался визг плетей. Это дикие хищники, сторожившие дом Черного Барона, требовали свежего мяса. И каждый раз после этого черный густой дым подымался из труб скрытого за стеной жилища. Это Черный Барон жарил для своих верных сторожей очередного миллионера, деньги которого он закапывал в подземелье вон под этим отелем «Империал».

Но не всегда Черный Барон вылезает в церковь. Другой подземный ход ведет в ванное заведение и выводит прямо в ванну. Никакая полиция не сможет догадаться. Он загримируется голым человеком и сидит себе в ванне. И оттуда намечает себе новые жертвы.

Пойманных миллионеров он мучает, чтобы выпытать, где у них зарыты деньги. Заткнет миллионера в водопровод и разговаривает с ним по электрической проволоке.

— Жив, мерзавец?

— Жив!

— Отвечай, где твои деньги, чтоб я мог завладеть ими и прикончить тебя медленной смертью.

— Нет, не скажу.

А барон грубо хохочет…

Вон приехала какая-то таратайка. С каким-то грузом, прикрытым холстиной. Из-за под холстины торчит кость с синеватыми пленками мяса. Какой ужас! И ни одного полицейского. А где же мама? Вдруг это она? Вдруг ее труп, растерзанный львами? Ее пытали:

— Куда ты зарыла свои миллионы?

Она молчала. Она терпеть не может отвечать, когда ее спрашивают. Вот и домолчалась!

Ночь.

Душно в маленькой отельной комнатке. Звонко капает вода из развихленного крана умывальника.

Маруся спит. Во сне она добилась своего.

— Мистрисс, — говорят ей американцы. — В вас всего четыре фунта весу. Мы все подписываем с вами контракт. Вы играете любую фильму.

Миллионер вылезает из небоскреба и говорит: «Я твоя».

В женском роде. По-американски так надо.

— Мама! — пищит миллионер. — Мама, мне страшно! Мама!

Маруся с трудом открывает глаза.

— Мама, — дрожащий голос из-за ширмы.

— Чего тебе?

Опять этот Котька.

— Мама, ты слышишь?

В трубе умывальника стучит и булькает.

— Чего ж ты меня будишь? Это в умывальнике.

— Это миллионер, — срывается с шепота дрожащий голосок.

Миллионер посылает сигналы.

Слово «миллионер» опять вводит Марусю в сон.

— Да, да… сигналы… — бормочет она.

Миллионер бросает к ее ногам свой старинный фамильный небоскреб.

Мой маленький друг

Не каждый может похвастаться, что у него есть друг на всю жизнь.

У меня есть.

Мой друг черноглаз, молод и прекрасен. Ему пять лет. Он носит клетчатую юбку в 25 сантиметров длины, подстриженную челку и круглый берет.

В дружбу его я верю.

Вчера, когда его отвозили в школу, куда-то за Париж, он сказал матери:

— Передай ей (это значит мне), что я ей друг на всю жизнь.

Это было сказано очень серьезно, и не верить нет никаких оснований.

Познакомились мы в прошлом году. Друга моего привезли из Лондона с настоящим английским паспортом, с первой страницы которого в радостном изумлении глядят четыре круглых глаза: это портрет моего друга с кошкой на руках. На следующей странице написано, что паспорт выдан мисс Ирен Ш. с правом разъезжать по всему Божьему миру без всяких виз. Я позавидовала и мисс, и кошке…

Порог моей квартиры переступила эта самая мисс, уцепившись одной рукой за юбку матери, а другой прижимая к себе большую книгу — сказки Андерсена.

Окинув меня зорким взглядом, сказала деловито:

— Я вас могу очень легко обратить в лебедя.

Этот проект, конечно, страшно меня заинтересовал.

Обычно гости, входя в первый раз в мой дом, говорят такую ненужную дребедень, что даже не знаешь, что и ответить.

— Мы давно собирались…

— Как вы мило устроились…

— Мы столько слышали…

Отвечаешь по очереди:

— Благодарю вас.

— Вы очень любезны.

Иногда и некстати. Спросят:

— Вы давно на этой квартире?

Ответишь:

— Вы очень любезны.

Спросят:

— Как вам удалось найти?

Ответишь:

— Благодарю вас.

Но ведь первые любезности журчат так одинаково, что никому и в голову не придет в них вслушиваться.

А тут вдруг сразу такое деловое предложение. И видно, что человек опытный, — одного беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить во мне самый подходящий материал для производства лебедей.

— Как же вы это сделаете? — спросила я с интересом.

— Очень просто, — ответил мой будущий друг, влезая всем животом, локтями и коленями на кресло. — Очень просто: я пришью вам гусиное лицо, куриную шею, а в руки натыкаю перьев из подушки.

Гениальная простота изобретения поразила меня.

Я пригласила гостью сесть.

Гостья села, сейчас же открыла своего Андерсена и стала читать вслух. Читала плавно, иногда чуть-чуть улыбаясь, иногда щуря глаза, вглядывалась в строки. И странное дело