отсутствием источников, связанных с экономикой империй, таких как завещания, торговые договоры, нотариальные документы и так далее. Отсутствие подобных документов вынуждает нас полагаться на те источники, которые мы используем для написания более общей истории Монгольской империи, и пытаться вычленить из них упоминания об экономике. В случае с женщинами империи задача усложняется еще более, поскольку информация об их деятельности, пожалуй, еще скуднее, чем то, чем мы располагаем по мужчинам. Чтобы обойти эту методологическую проблему, в настоящей главе основное внимание будет уделено базисному элементу жизни монгольских кочевников — орде. Учитывая центральное место орды в экономической жизни Монгольской империи, я считаю, что ее можно отнести к числу монгольских институтов, которые помогали подробно описать состояние имперской экономики, находящейся в постоянной трансформации.

Слово «орда» широко использовалось монголоведами в течение десятилетий для обозначения монгольского монаршего становища[205]. Тюркское слово, по-видимому, первоначально обозначало группу шатров, принадлежащих конной дружине хана, в центре которой стояла юрта правителя [Rachewiltz 2004: 454][206]. Персидские летописцы использовали его, когда указывали, где находился в определенное время правитель или другой член правящей семьи[207]. Однако это не означает, что точное значение слова всегда оставалось неизменным; иногда источники называют орду политическим образованием (подобно странствующему двору средневековых европейских королевств), в другое время — центром, обладающим экономической и военной значимостью[208]. Более четкое определение предложил Кристофер Этвуд, который определяет орду как «большие дворцы-палатки и лагеря монгольских принцесс, князей и императоров, которые служили центральным ядром их власти» [Atwood 2004а][209]. Таким образом, орда функционировала не только как ядро семейной и общественной жизни, но и как центр экономической деятельности, вокруг которого концентрировались отрасли коневодства, скотоводства и торговля[210]. Вероятно, будучи знакомыми с этим кочевым институтом еще со времени сельджуков, персидские историки не были особенно впечатлены ордой монголов [Durand-Guedy 2009: 75–101][211]. На самом деле, похоже, что орды существовали в Евразии в течение значительного периода ко времени начала монгольской экспансии. Возможно, подобно тому, как они переняли институт женского регентства, монголы переняли орду у династии Ляо, создав гарнизоны в Монголии во время своего правления в Северном Китае [Biran 2004а: 344; Rachewiltz 2004: 454].

Странствующий даосский монах из Северного Китая в рассказе о своем путешествии к Чингисхану в начале XIII века так описал орду:

Вскоре мы оказались внутри лагеря; здесь мы оставили наши повозки. На южном берегу реки стояли сотни и тысячи повозок и палаток… Орда по-монгольски означает «временный дворец», и паланкины, шатры и прочие великолепия этого лагеря, несомненно, поразили бы ханов древних хунну [Waley 1931: 71].

Этот рассказ аналогичен описанию современных историков и не только подчеркивает впечатляющие размеры лагеря, но и делает акцент на том, что такое жилище было типичным для кочевых империй степей, будь то хуннская, киданьская или монгольская держава. В XIII веке Гильом де Рубрук описал свою встречу с лагерем Бату в следующих выражениях: «Когда я увидел [орду] Бату, меня охватил страх, ибо его собственные дома казались огромным городом, вытянувшимся на большое расстояние и заполненным со всех сторон людьми на расстояние трех или четырех лиг» [Dawson 1955:126]. Ибн Баттута подобным же образом наблюдал, как мобильно передвигаются монгольские орды, во время своего визита на территорию Золотой Орды в XIV веке. Он писал: «Достигнув лагеря, они [монголы] снимали шатры с повозок и ставили их на землю, так как они были очень легкими, и то же самое они делали с мечетями и лавками» [Gibb 2005: 147]. Таким образом, орда включала в себя не только жилища монголов, но и места их религиозного поклонения, и пункты торгового обмена.

В Иране политическая и экономическая власть сменявших друг друга правителей Государства Хулагуидов была сосредоточена в их ордах [Aigle 2008а: 74]. Каждый член правящей семьи, а также любой из других важных персон имел свою собственную орду, и такой порядок сохранялся в Иране при Олджейту (пр. 1304–1316) вплоть до XIV века [Melville 1990b]. Центральная роль орды привела к тому, что при взаимодействии местных элит при дворе происходило дублирование полномочий и чиновников. Это явление иллюстрируется, например, множественностью кешиков[212] в ордах членов семьи чингизидов в Государстве Хулагуидов [Melville 2006b: 161; Atwood 2006]. Но если орда создавала определенные неудобства в политическом управлении империей, она также служила центральным, но при этом мобильным институтом хозяйственной деятельности. Постепенно орда становилась центром накопления стад скота, имущества и личного богатства. Расширение империи привело к такому обогащению этих лагерей, что, если какой-либо претендент на престол получал в руки орду, это могло сыграть решающую роль в перевесе в его пользу во время спора о престолонаследии[213].

Опираясь на анализ орды как института, в этой главе мы попытаемся определить, кто из монгольских женщин имел орду, и дать объяснение структуре и функциям этих институтов. Во-вторых, мы рассмотрим, как женщины накапливали богатство в своих ордах в различные периоды существования Монгольской империи и как их экономическая деятельность адаптировалась к различным моментам истории державы. Наконец, мы сосредоточимся на том, как эти орды сначала передавались от женщины к женщине, а затем, в конце концов, были присвоены мужчинами в Иране XIV века в рамках разработанной политической стратегии во время правления Газан-хана. В целом в настоящей главе планируется пролить свет на экономическое положение монгольских женщин в империи и то, как они накапливали, расширяли и передавали принадлежавшие им богатства, а также изучить ту степень автономии, которой они пользовались при распоряжении ресурсами, полученными в ходе расширения империи.

Орда как кочевнический институт и ее роль в экономической деятельности женщин

Исследования кочевых обществ в основном повествуют о том, что женщины отвечали за домашнее хозяйство, в то время как мужчины обычно были заняты охотой и войной [Krader 1963: 186; Dawson 1955: 96,103; Rossabi 1979: 154]. Как отмечает Россаби, монголы были патрилинейным обществом, где мужчины владели большей частью семейного богатства, которым в домашней сфере управляли женщины [Rossabi 1979: 154]. По мере того как монголы становились все богаче за счет накопления завоеванных богатств, мужчины могли брать в жены большее количество женщин и распределять свое имущество для управления между ними[214]. Поэтому, следуя этому доимперскому обычаю, главные жены правителя или мужчины — члена правящей семьи имели свои собственные орды или уделы, где имущество, скот и люди управлялись и приумножались ими[215]. Однако монгольским женщинам не препятствовалось владеть и своей собственностью. Некоторые женщины получали имущество