Здание вокзала с башенкой.

Газетный киоск.

Скамейка.

Мужчина курит.

Проходят путейцы с фонарями. Дозор.

Я оглядываюсь.

Поезд. Отчего он задерживается, почему не говорят: «…со второго пути отправляется…»?

Минута протекает, исчезает. Я жду. Зачем? Не все ли мне равно, отчего стоит и стоит поезд. Он уже не мой. Покинут. Прожит. И я заставляю себя сдвинуться с места, шагать и не оглядываться.

Через несколько лет привиделся, явился ко мне в самом глубоком сне этот поезд. И была во сне осень. Не правда ли, сон рифмуется и с осенью, и с весной, входит в состав этих слов, только в ином, сумеречном порядке, и от порядка зависит смысл, направление, как направление поезда зависит от порядка вагонов, так, во всяком случае, чудилось мне во сне.

Зачем-то я оказываюсь на станции и вижу поезд. Я знаю, что стоит он с того давнего вечера, как доставил меня сюда. Мое место в вагоне пустует. Поезд стоит. Ждет.

Сон этот меня встревожил, и к вечеру я не выдержала, поехала на станцию.

Первый путь был занят скорым поездом на Москву. Пассажиры прохаживались, дышали тихим провинциальным вечерним воздухом, он пах мазутом, черным каменным углем, сожженными листьями, печным дымом. Путейцы стучали молоточками по железным колесам.

«Отправляется», – сказал голос.

Пассажиры забрались в теплые свои вагоны, проводники встали в дверях, поезд тронулся и покатил.

Открылся второй путь. На нем стоял товарный. Черные цистерны.

Сон не сбылся.

Открытка

Нина еще не привыкла жить так далеко от земли, под самым небом. Она смотрела вниз, и ей казалось, что дом колеблется, едва держит равновесие. Она отступала от окна, задергивала занавески. И слышала, как ворчит громадный город, чудище, поглотившее их всех.

Коля обещал, что Нина привыкнет и полюбит высоту. Он уверял, что чувствует себя хозяином всех этих огней, дальних и близких, движущихся, мигающих, разноцветных. Утром огни гасли, утром город становился другим, из галактики с дальними звездами превращался в муравейник, и Коля превращался из космического странника в муравья.

В конце июня они собирались в Италию, к Тирренскому морю, и Коля сказал, что дни будут долгие, жаркие, соленые, что небо будет синее, а камни на берегу древние.

Поздним вечером 16 июня 2000 года они ждали такси в аэропорт. Дул холодный северный ветер, но они оделись по-летнему: шорты, футболки, сандалии. Нина обошла квартиру, проверила краны, выключатели, плиту.

– Ну, – сказала, – пока, фатерочка.

– Это что еще за фатерочка? – удивился Коля.

– Квартира. Мама моя так говорила.

– Запомню. Фатерочка. Эй, не скучай тут без нас.

Перед отъездом Нина квартиру прибрала, вымыла. Коля шутил, что боится вдохнуть и боится выдохнуть.

– Мавзолей, не дом.

Машину вызвали на десять вечера. Собрались без четверти. Погасили свет и вышли за порог.

Лифт бережно доставил их на первый этаж. Коля подхватил чемоданы и направился к такси, а Нина задержалась проверить почтовый ящик. Все перед отъездом необходимо было привести в порядок, все-все.

Машина уже стояла у подъезда. Водитель открыл багажное отделение, Коля погрузил чемоданы. Нина не появлялась.

– Минутку, – сказал Коля.

– Ради бога, – отвечал водитель.

Коля стоял возле машины, ждал.

Нина вышла. Лицо у нее было растерянное.

– Что? – испугался Коля.

Нина протянула ему открытку.

Снеговик с морковным носом. Надпись над снеговиком: «С новым 1976 годом!»

– Ха, – сказал Коля, – а я уже был на свете.

– Я тоже. Мне в семьдесят шестом исполнился год.

Открытка была адресована Нине и, если верить почтовому штемпелю, отправлена шесть дней назад, 10.06.2000, со станции Бор. Обратным же адресом значился поселок Макарово.

«Пос. Макарово, ул. Гастелло, д. 3, Казьмина Александра Ивановна».

– Почерк не ее, – заметила Нина.

– Зато разборчивый, – и Коля прочел вслух: – «Дорогая Нина, приезжай прощаться. У Лампии полно клубники. Жду тебя. Привези московских конфет, а больше ничего. Жду. Твоя баба Саша. Записал с моих слов Вася Сотников, он тебя будет ждать на станции, дай телеграмму».

– «Прощаться»! – воскликнула Нина. – Ужас какой!

– Кто этот Вася?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Нет.

Она забрала у Коли открытку, перечитала.

– Чего прощаться, почему? Не понимаю.

– Да, не очень внятно написано

– Болеет, наверное. Боится, что умрет. Придется мне вместо Италии в Макарово.

– Зачем вместо? После. Через две недели. Я с тобой поеду, если хочешь.

– А вдруг она умрет, пока я у моря буду расслабляться?

– Не умрет. Конфеты просит привезти, клубникой приманивает, нет, вряд ли дело так плохо.

– А почему тогда этот Вася пишет, а не она? И почерк детский. Дурацкий почерк. Что за черт.

– Нина, птичка моя, должно быть, она очки потеряла или разбила, только и всего. Садись в такси, в дороге поговорим. Смотри, как славно, ветер стих, это к добру. Ты же веришь в приметы? А?

И он погладил ее по голове, как маленькую, и поцеловал в холодные губы, и отворил перед ней дверь.

Машина выехала на шоссе. Нина и Коля молчали на заднем сиденье.

– Тепло здесь, – радовался Коля. – Хорошо. А то я продрог, пока мы на улице стояли.

Нина его не слушала.

– Я сейчас посчитала, – сказала она, – я бабушку в последний раз видела знаешь когда? В восемьдесят пятом году. Пятнадцать лет назад. Всё. С тех пор ни разу. Как мать меня увезла оттуда в десять лет, так с тех пор и не виделись. У моря отпуска проводили. Я думала, вырасту, съезжу. Выросла. Не поехала. Все что-то мешало или манило. И писала я бабушке, прямо скажем, по великим праздникам.

– Ну и она тебе – на день рождения открытку, да в Новый год. Насколько я успел заметить.

– Да все мы не любители письма сочинять. – Нина беспомощно посмотрела на Колю: – Что же делать?

– В аэропорту отбей телеграмму, что ты в отъезде, будешь через две недели.

– А есть в аэропорту почта?

Водитель подал голос:

– Есть.

– Видишь!

– Только уже не работает. В шесть или в семь закрывают.

– Ну вот! – Нина чуть не плакала.

– Не паникуй, я Витьке позвоню из аэропорта, он с утра сгоняет и отобьет.

Машина катила ровно, без пробок, без задержек, и Коля стал уже задремывать. Вдруг Нина воскликнула:

– Но «прощаться»! Что это за слово такое – «прощаться»! Тревожное.

– Да Вася этот перепутал, может, она сказала «повидаться», а он – «прощаться».

– Знать бы наверняка.

– Не волнуйся.

– Я стараюсь.

Водитель иногда посматривал на них в зеркало. Молодые. Почти дети.

Аэропорт гудел, как морская раковина. Нина растерялась. Куда идти, по каким указателям? Она читала, но смысл ускользал. Она следовала за