уволят меня теперь непременно, и хорошо, что хоть из гостиницы вообще не турнут. Но ничего, вышла на работу, никто мне ничего не сказал. А Витюков уехал, две недели мы с ним не виделись. За это время я по нему скучать начала, так что когда он снова приехал, я прямо обрадовалась. Ну и… В общем, плохого ничего про него сказать не могу, со мной обращался он хорошо. Вежливый всегда, заботливый, подарки там разные… Ну, я, конечно, знала, что он женат и двое детей у него взрослых уже, но мне-то что до этого. Никаких особенных планов я на него не строила, понимала, кто он и кто я. Время шло своим чередом, учебный год начался, я из гостиницы уволилась, а все равно мы встречались, когда он приезжал. Я уж и привыкла к нему.

– Он вам квартиру снял?

– Да нет, встречались мы на квартире, только я там не жила. То есть если бы попросила, то он снял бы, конечно. Но я как-то не то чтобы стеснялась… просто это уже получается, что другой этап у меня в жизни начался бы. И как маме сказать, она у меня…

– Учительница, я помню, – перебила Надежда.

– Была… – грустно улыбнулась Елена, – она давно умерла. В общем, так все и продолжалось, пока не случился кошмар. А до тех пор мы с Витюковым уже кое-где вместе появляться начали. То в ресторан он меня ведет, то в театр. Я приоделась, выглядеть стала прилично, не стыдно показать, пару раз даже на деловые обеды меня водил. Ничего, нормально все прошло. Потом уехал он, сказал на месяц, я учебой занялась, и тут иду как-то вечером в общежитие, уж не помню, почему одна была, вдруг рядом машина останавливается, выходит парень такой нагловатый, самоуверенный, вы, спрашивает, Безбородова Елена Анатольевна? Я, отвечаю, а в чем дело? А он какую-то красную книжечку мне под нос сует, я даже и разглядеть не успела, что там написано, как он обратно спрятал. Вы, говорит, должны поехать сейчас с нами. Я растерялась, конечно, мне бы заорать, сопротивление оказать, а я молчу, только спрашиваю, что случилось.

– Везде же твердят, что нельзя в незнакомую машину садиться! – не утерпела Надежда.

Елена только грустно вздохнула:

– В машине пробовала я спрашивать, кто такие, куда везут, чего от меня надо, а они говорят – узнаешь на месте. Тут я поняла, что никакие они не полицейские и вообще не из органов. Пыталась вырваться, тогда один, что со мной сзади ехал, как даст мне в живот, мне так плохо стало, слова сказать не могла. Привезли меня к какому-то дому, поднялись на третий этаж, вошли в квартиру, бросили в комнате на диван, руки связали, рот кляпом заткнули. Ну, думаю, тут и конец мне пришел. Изнасилуют вдвоем, а потом убьют. Отвезут куда-нибудь в лес да и бросят там. Стала я вертеться на диване, пытаясь освободиться, – только хуже сделала, руки стянула так, что они неметь начали. Правда, хоть кляп удалось выплюнуть. Тут дверь открывается и входит девица. Молодая, мне ровесница, ну, может, чуть старше. Высокая, стройная, волосы длинные, но вот лицо… Я поначалу-то не то что обрадовалась, но некоторое облегчение испытала, что тех двоих нету, думаю, с девицей уж как-нибудь договорюсь. Ага, как же… Как посмотрела я ей в лицо – так и обомлела. Такая на нем злоба, просто перекашивает ее всю. Пнула она меня ногой в живот, попала по больному месту, я стон не удержала, а она и говорит… причем голос такой хриплый, шипящий… Ты, говорит, что это себе вообразила? Ты на кого, дрянь такая, замахнулась? А я от боли ничего не соображаю, спрашиваю, ты кто вообще? Чего тебе от меня надо? Тут она достает такой баллончик блестящий, а на нем череп с костями нарисован. Знаешь, спрашивает, что это такое? И сама же отвечает: правильно, серная кислота. И хоть ты, говорит, из своей задницы приехала, но про серную кислоту точно слышала, в школе проходили. Морду разъест так, что никакой пластический хирург не поможет.

– Батюшки! – невольно ахнула Надежда.

– Ага. Как посмотрела я на нее – так и поняла, что все это правда, что недрогнувшей рукой она мне баллончик в лицо направит. Испугалась так, что себя не помнила, а эта стерва еще смеется, все про меня поняла. Вот-вот, скрипит, запомни хорошенько. И еще такой жест сделала, вроде как рукой повела. И тут я все поняла, прозрела прямо, потому как жест тот узнала. Это Витюков так иногда делал, машинально. Так-то эта девка на него совсем не похожа была лицом, может, просто не разглядеть было, потому что злобой лицо перекошено, а вот жест этот… А она по моему лицу как по книге читает. Угу, говорит, догадалась, кто я такая. Так вот слушай внимательно: чтобы к отцу моему на пушечный выстрел больше не подошла. Не надо мне, чтобы всякие – тут обозвала меня неприлично – возле отца крутились. Я невольно так возражаю, что ни на что не претендую, места ничьего не занимаю, на Витюкова не вешалась, он сам меня выбрал. В общем, глупости говорю, как будто в этом дело. «Молчать!» – заорала она и баллончик на меня направила. Надо бы тебя, говорит, изуродовать, да возни потом много будет. В общем, так. Завтра же билет на поезд возьмешь и в свою задницу уедешь. И сюда больше ни ногой. И чтобы отцу ничего не сообщала, он все равно тебе не поверит. А не сделаешь так – то я все равно тебя достану. И тогда уж церемониться не стану, калекой сделаю! И из баллончика как прыснет на диван рядом со мной! Там дым такой пошел, пар, обивки как не было, дыра только. А она смеется: «Вот так и с твоим личиком будет». Ну, испугалась я еще больше, хотя, казалось бы, больше некуда. А она позвала тех двоих бандитов, они такие входят, сейчас, говорят, развлечемся. Ну, я думаю, такого уж точно не переживу. Пускай убивают, а если не убьют, то сама под первый же грузовик на улице брошусь. Не могу больше. Ну а эти двое как начали меня бить… а стерва эта наблюдает и приговаривает, чтобы по лицу не били, и баллончик у глаз моих держит, чтобы я не орала.

– Ужас какой!

– В общем, потом я сознание потеряла и не помню, как возле общежития очутилась. Как потом рассказали, привезли меня на незнакомой машине да и бросили возле дверей. Тетка дежурная еще заругалась было, что вот, пьяная приползла. Ну, потом разобралась, тут девчонки прибежали, меня в комнату принесли. Они решили, что меня в машину затащили, избили и ограбили, тем более что сумки со мной не было, а там телефон, пропуск в общежитие и денег немного. Еще сережки сняли и кольцо, что Витюков подарил.

Елена всхлипнула и закашлялась, знаками показав, чтобы дали воды. Надежда нашла на столе закупоренную бутылку и налила воду в стакан, при этом тщательно его вымыв.

– Дальше у меня провал в памяти, – продолжала Елена, отдышавшись, – не помню, как из института ушла, как из общежития выписалась, очнулась только в поезде. Так на верхней полке всю дорогу и пролежала лицом к стене. Одно хорошо: синяки хоть немного прошли, ходить могла, не скособочившись. Приехала домой, мама, конечно, всполошилась, а я и рассказать ей ничего не могу. Стыдно мне. Ну, она сама все поняла, не мучила меня расспросами. Понемногу мне полегче стало, тело болеть перестало, вроде бы никакие важные органы эти уроды мне не повредили, мама еще к врачу знакомому меня отвела. Вроде все нормально, он сказал, только отдохнуть надо, в себя прийти. Ну, думаю, ясное дело, теперь долго отдыхать буду, на родину вернулась. И никуда отсюда больше не уеду. Некуда ехать. Как вспомню свой страх и ужас, когда эта стерва мне грозилась кислотой лицо облить, и ведь я точно знаю, что так бы она и сделала, так ночью спать не могу. Кошмары снятся. А тут иду как-то из магазина, останавливается мотоцикл, а там Петька Карпушин. Привет, говорит, ты насовсем вернулась или так, погостить? Я ничего не ответила, а он посмотрел на меня и, видно, все понял. Вот что, говорит, Ленка, нужно тебе отвлечься.