Шрифт:
Закладка:
Собственно, я догадывался, к кому меня везли. Торкель Мачта. Я глянул на воду и подумал, что умереть от стрел — не такая уж и плохая смерть. Вот только я служил при жизни Фомриру, хоть и не успел сделать многого, и не хотел после смерти быть в свите Нарла-морехода. Потому решил погодить. Вот ступлю на землю, там придумаю, что делать дальше.
Я быстро стер ладони о весла и с каждым гребком кривился от боли. Сначала я пытался заговорить с соседями, но скоро мог думать только о тяжеленном весле, о своей спине и сукровице, что измазала дерево. Никогда! Ни в коем случае мне нельзя тонуть. Только не смерть в море, чтобы не грести вечность на тысячевесельном корабле Нарла.
Наклон вперед, потянуться всем телом, упереться ногами в бревно, рвануть весло на себя: сильно, но мягко. Краткая передышка. Наклон вперед. Рывок. Передышка. Наклон вперед.
Хорошо, что моя удача все еще была со мной. Некоторые мнили, что она держится за их оружие, другие думали, что удача цепляется за волосы или бороду и никогда их не брили. Отец полагал, что его удача — в топоре, том самом, который он дал мне на принесение жертвы, я надеялся, что не испугал ее. Я какое-то время считал, что удача лежит на том свиноколе и даже какое-то время таскал его с собой, но добравшись до Сторбаша, бросил его где-то в доме, там его нашли слуги, вычистили от крови и ржавчины, и свинокол стал выглядеть обычно. Я уже не мог его отличить от других свиноколов и перестал носить его. Потому я решил, что удача не может лежать на оружии или чем-то таком, что легко можно потерять. Бороду могли отрезать в знак бесчестья или в насмешку, топорик с ножом у меня отобрали, одежду также могут снять. Но я-то останусь прежним! Моя кровь будет во мне.
Итак, удача не оставила меня, и вскоре поднялся попутный ветер, который наполнил парус и понес корабль так споро, что мы отложили весла. У отцовского драккара парус в два раза больше, чем этот, так что он сможет догнать моих похитителей.
Когда солнце ушло далеко на запад и уже собиралось омыть свой бок в багряной воде, мы пристали к берегу, вдоль которого шли уже какое-то время. В крупные бухты волосатик заходить не стал, не желая светить добычу. А эта бухточка была совсем крошечной, ее окружали со всех сторон крутые скалы, вздымаясь на десятки ростов. Я любил такие места. Здесь я ярче всего понимал, что человек — это всего лишь мелкая букашка перед богами. Но сейчас это было очень некстати.
— Даже не знаю, стоит ли тебя связывать. Не похоже, что ты умеешь лазать по скалам, как муха, или плавать, как рыба, — сказал длинноволосый, когда почти вся команда сошла на берег, кто-то разложил огонь, запахло жареным мясом.
— Меня зовут Кай, сын Эрлинга. Вряд ли твое имя достаточно прославлено, чтобы я его слышал прежде, но, может, ты все же назовешься. — Я устало плюхнулся на галечный берег и вытянулся во весь рост, с наслаждением ощущая, как перекатываются камешки под натруженной спиной.
— И то верно. Меня знают как Торе Длинный Волос.
Смотри-ка, я почти угадал.
— А, кажется, я видел твоего отца, когда возвращался из Растранда в Сторбаш. Столкнулся с ним случайно в одном овраге. Здоровенный такой кабан.
Торе беззлобно рассмеялся.
— Ты ошибся. Если бы то был мой отец, ты бы из того оврага не выбрался. Может, ты со своим отцом спутал?
Мне понравился этот Торе. Неплохой мужик, видимо. Команда его слушается, но без страха. Из уважения.
— Слушай, Торе Длинный Волос. Вас же наняли привезти меня? Думаю, что это был Торкель Мачта. Ты же видел Сторбаш, видел моего отца, слышал рассказ того старика и знаешь, на что способен Эрлинг Кровохлеб. Так зачем тебе куда-то плыть? Верни меня обратно, и мой отец отблагодарит тебя не хуже, чем Торкель, а то и больше заплатит. Ты сможешь закупить товар и стать настоящим торговцем. С другой стороны, держать Эрлинга во врагах крайне накладно. Он будет искать меня повсюду. Скоро будет тинг у конунга. Неужели ты хочешь, чтобы тебя ославили по всем северным морям, как похитителя свободных людей?
— Ты говоришь разумно, — кивнул Торе. — Вот только ты забываешь еще кое-что. Если сравнить Торкеля и Эрлинга, тогда ты прав. А если сравнивать Эрлинга и ярла Скирре, тогда расклад меняется. Торкель сказал, что если мы привезем тебя, тогда Скирре простит его ошибку, и меня вместе с командой примут на службу в Тургар. А платят там очень щедро, хватит и на жену, и на дом.
— Выбираешь дружбу Пивохлёба вместо Кровохлёба? Ты делаешь ошибку, Торе.
— Эрлинг уже лет пятнадцать как отошел от сражений. Он уже не тот, что раньше. Если бы он просто убил старика, а не рубил ему руки и ноги, я бы еще задумался. Но он размяк возле своей красивой жены.
После Торе замолчал. Меня накормили, напоили, отвели до ветру, а перед сном стянули руки-ноги ремнями. Жаль. Я бы все же проверил эти скалы на неприступность. Если даже сорвался бы, тогда у меня был бы шанс попасть к Фомриру в дружину.
Ветер — это дыхание ужасной морской твари по имени Хьйолкег, поверженной музыкой Свальди.
Вскоре все затихло. Потрескивали затухающие костры, поскрипывала галька под ногами одного воина, которого оставили на страже, мирно плескало море, убаюкивая, точно в колыбели. Где-то высоко попискивали во сне птицы, устроившись в удобных гнездышках прямо в трещинах скал, да посвистывал ветер, выдуваемый тремя из девятнадцати ноздрей Хьйолкега. Но я толком и не слышал всего этого за могучим храпом спящих вокруг мужчин.
На небе высыпали звезды. Я нечасто смотрел наверх, лишь в детстве отец вечерами выводил меня на улицу и рассказывал, как определять стороны света по ночному небу, чтобы не заплутать в море. Хотя мало кто рискует плавать после захода солнца. Да и зачем, если проще пристать к какому-нибудь берегу и заночевать там. Мало ли куда заведет тебя ночная дорога? Да и морские твари охотятся и ночью, и днем, но днем их хотя бы можно разглядеть. Поэтому почти на каждом корабле есть смотрящий в воду, который сидит на мачте. И его задача — не высматривать землю или другие суда, а именно глядеть в морскую пучину, пастбище Нарла, и выглядывать его стада — морских тварей. В песнях часто говорится о том, «как мелькнула в пенном поле сумрачная тень, пожиратель коня паруса, вепрь прибоя, как вскинул дракон моря крыло змея, как взметнулись ясени битвы, и началась любимая песнь Фомрира». А ночью как можно что-то разглядеть? Много доблестных имен сгинули безвестно. Наши воды считались вполне безопасными, тех же хуорок редко встретишь, а ведь они были бы и вовсе безобидными, если бы не были такими глупыми и не путали корабли с китятами.
Руки в путах начали затекать. Ремни наложили умело: выбраться я не мог, но и кровь в кистях не застаивалась. Я пошевелил пальцами, сжал кулаки и почувствовал, как треснули подживающие мозоли, и снова потекла сукровица. И тут мне пришла в голову одна мысль: а что, если…
Руки мне стянули спереди, зубами ремни за ночь все равно не перегрызть, ножом и то пилить долго придется. Кожа на ремнях сухая, старая. Я вывернул руки так, чтобы сукровица потекла прямо к путам, и поскреб ногтями по израненной коже. Я не рассчитывал, что такая малость сможет размягчить кожу до такой степени, чтобы ремни растянулись, для этого нужно было бы подползти к морю и засунуть их туда на часок-другой, но если я смочу хотя бы некоторые участки и смогу вытащить одну руку, тогда я освобожусь от пут.
