Шрифт:
Закладка:
Джентльмены приуныли. Действительно, за такое положено веселое колесование, и никого не будет волновать, что джентльмены еще и бриться не начали.
Есть вариант поискать кого-то из взрослых, найти того, кто знает этот чертов Амьен. Только тот взрослый кинет их точно так же, как они собрались кидать этого галлийского лопуха. Если вообще согласится – невозможно солгать о том, чего сам не видел. А женщина, способная заплатить десять золотых, может и через заклятье правды провести, у нее денег наверняка хватит. Тогда точно хана.
– Да ладно, чего ты, мы ж помочь хотим. Сам так сам. Что за баба-то?
Ага, нашлись помощнички.
– Баронесса Эгримонт.
– Да запросто! Посиди здесь. Но учти, если обманешь… в общем, сам понимаешь, что с тобой будет.
– Куда я здесь денусь? Не волнуйтесь, мне проще рассчитаться, чем по подворотням прятаться.
Джентльмены пришли часа через два. Слава Спасителю, успели. Действие снадобья де Савьера подходило к концу – уже отяжелели веки, невыносимо противно стала тереться рубашка о спину. Но тело пока еще слушалось.
Оборванцы привели его на какую-то улицу, ничем не отличавшуюся от многих других. Такую же кривую, мощенную булыжником, покрытым толстым слоем грязи, лошадиного дерьма и мусора. Разве что дома на ней были побогаче, перед некоторыми даже зеленели аккуратно постриженные лужайки.
– Вот тот дом, – указал главарь на самый богатый, трехэтажный. Такой же серый, как и другие, но с большими стеклянными окнами и даже собственным подъездом, огороженным изящной решеткой с такими же решетчатыми воротами.
Ватага ушла, а Поль в сопровождении двоих оборванцев остался на улице.
– Только не стоять на месте, сразу в полицию заберут, – предупредил один из них.
Пришлось ходить, чувствуя, как уходят силы, как расплываются перед глазами только что четкие силуэты домов.
Вот заветные ворота открылись, к дому подъехала карета с гербом. Что за герб – этого Поль уже не видел, болезнь уверенно вступала в свои права.
Из подъезда вышла какая-то женщина, из последних сил парень бросился к ней:
– Баронесса, госпожа баронесса!
Куда там. Кучер, увидев рвущегося к дому нищего, влепил затрещину, бросившую бедолагу на газон.
– Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае! – Поль думал, что кричит, но едва смог негромко выговорить заветные слова. – Лучшие цветы… Эдинбурга… в мае… лучшие…
Губы еще шевелились, но перед глазами уже встала беспросветная мгла.
– Лучшие… в мае…
И тут случилось невозможное, о чем кучер потом долго рассказывал на посиделках со слугами и таки добился благосклонности младшей кухарки Молли. Баронесса бросилась к мальчишке, склонилась, как над родным сыном, отерла грязное, потное лицо белоснежным, невероятной цены батистовым платком.
– В дом его! Уложить на кровать! И врача! Сэра Кристофера! Срочно!
Мальчик проснулся как-то сразу. Вот только что спал, беспокойно ворочаясь, невнятно бормоча какие-то слова, и вот глаза открылись. Смотрит на ярко освещенную полуденным солнцем растущую под окном вишню с молодой листвой и только что распустившимися бледно-розовыми, невероятной красоты цветами. Затем взгляд мечется по комнате и, в конце концов, сосредотачивается на ней. Баронессе Эгримонт.
Что, не нравится? Она бросила взгляд в зеркало, что висело рядом с кроватью. Лицо худое, изможденное, под глазами синяки. А волосы все еще красивые. Каштановые, густые, которые не портит пробивающаяся седина. Муж говорит, что вначале влюбился в них. Или говорил?!
Господи, мальчик, не молчи!
– Ты как? – Она заботливо, словно родному сыну, поправила подушки.
Ответ непонятен. Он иностранец?
– Слабость. Сильная. – Это уже на имперском языке, хотя и с сильным акцентом.
– Ты галлиец?
– Да.
– Откуда знаешь про цветы Эдинбурга?
Женщина ровным голосом задала вопрос, но как же сжалось ее сердце! Месяц прошел с того черного дня, когда к ней в дом пришел адмирал и сообщил, что «Чайная роза» в назначенный день не пришла в порт.
Обычная фраза. Ее слышали тысячи жен моряков, тысячи еще услышат. Юной девушкой, стоя у алтаря, она уже знала, что однажды и ей могут сказать: «Корабль не пришел в порт». И, как все жены моряков, надеялась, что именно ее эта чаша минует.
Не миновала. Теперь осталось лишь ждать хоть каких-нибудь вестей. Даже о смерти мужа и сына – это легче, чем бесконечное, тоскливое ожидание. Или не легче? Когда есть хоть призрачная, но надежда?
Неважно. Теперь неважно. Вот этот мальчик, что лежит сейчас перед ней, поставит точку в ее метаниях. Худой, с ввалившимися, блестящими после тяжелейшего жара глазами, не имеющий сил толком разговаривать.
Он даже не подозревает, что несет в себе истину. «Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае». Это не пароль – это магический триггер, спусковой крючок, запускающий семейное заклятие. Отец или сын вложили в его голову послание, извлечь которое сможет только она. Причем сам мальчик об этом и не подозревает.
И не надо ему знать. Пусть лишь немного окрепнет. Не из жалости, хотя… в любом случае ослабший, он может не вынести заклятья, умереть, не успев рассказать все, что ей хотели сообщить. Придется ждать.
– Так откуда ты знаешь?
– Винс просил. Найти маму и сказать эти слова. Вы ведь его мама?
Женщина молча кивнула. Она до паники, до дрожи боялась спросить о чем-то еще.
Мальчик назвал сына Винс! Простолюдин, оборванец назвал барона по имени. Легко и естественно, видимо, не в первый раз.
Вот сейчас, прямо сейчас она задаст еще один вопрос. И получит ответ. Страшный? Спасительный? Ну уж нет, это выше ее сил!
Баронесса погладила Поля по слипшимся волосам и вышла из комнаты, сказав на прощание лишь:
– Поправляйся. У нас будет еще время поговорить.
Через два дня, в течение которых за Полем ухаживали, как за принцем крови, и кормили, как на убой, баронесса пришла вновь.
– Ого! Кажется, ты уверенно поправляешься? – Говорить она старалась беззаботно, но нетерпение и раздражение прорвались даже в этой фразе.
– Спасибо, ваша милость, мне действительно лучше.
Конечно, лучше. Голос тверд, лицо порозовело, и, как докладывают служанки, мальчик сам ходит по комнате и даже пытается заглянуть в девичьи декольте. Значит, можно и запускать заклятье!
– Хорошо, хорошо, ты, главное, лежи. Смотри на этот медальон. Правда, красивый? Внимательно смотри, успокойся, расслабься и вспомни. Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае.
Едва услышав эту фразу, Поль словно провалился. В сон или в забытье, в котором было светло и уютно, как когда-то в очень далеком и очень счастливом детстве, рядом с папой и мамой.
