Пока я крутила головой, разглядывая узорчатые росписи на сводах и стенах, иконы, золочёные подсвечники, Дима неотрывно изучал мой профиль.

– Тебе ведь не хотелось заходить в церковь? – спросила я, когда мы вышли на улицу. – Почему?

Мне показалось, что и отвечать ему на мой вопрос не очень-то хотелось. Но всё же Дима ответил:

– Да нет… навеяло просто. У меня мама одно время сильно уверовала в Бога, ходила на службы, постилась, молилась. В ее комнате висели иконы, не такие, конечно, как здесь. В рамках, под стеклом. А потом она… в общем, кинулась в другую крайность… когда брата не стало. Все иконы перебила и выкинула, прокляла всех и вся, ну и вообще… Это было жутко. До сих пор как вспомню, так вздрогну. Ты не подумай ничего такого. Она хорошая у меня, просто очень тяжело переживала смерть брата. Едва с ума не сошла.

– Боже! У тебя был брат? И он… погиб?

Дима кивнул.

– Можно и так сказать. Он умер. Сознательно.

– Как? – охнула я. – Покончил с…

Я заставила себя замолчать. Подобные вопросы, наверное, задавать бестактно. Я же сама очень не люблю, когда про маму спрашивают.

– Да, – Дима тоже ответил нехотя.

– Прости… Я так тебе сочувствую! И как никто тебя понимаю. У меня ведь тоже когда-то была сестра. Младшая. Ариша. Ее насмерть сбила машина несколько лет назад.

Он посмотрел на меня так щемяще и пронзительно, что у меня перехватило горло.

Мы брели по Набережной молча, словно придавленные тяжелыми воспоминаниями. Но постепенно они отпускали, и вскоре мы снова говорили о том о сем.

– А когда ты обратил на меня внимание? – спросила я, правда, против воли получилось как-то игриво.

– Когда ты так сладко спала на подоконнике, – усмехнулся он. – А затем когда сказала, что терпеть таких, как я, не можешь. Ну и, в общем-то, каждый раз, когда встречал тебя.

Ответ мне понравился, особенно последняя фраза. Потом Дима позвал зайти в какое-нибудь кафе, но в этот раз я отказалась наотрез.

– Мне пора домой. И так уже темно. Отец будет в ярости.

– Строгий он у тебя?

– Угу… – я замялась, но все же сказала: – Ты все равно узнаешь, об этом теперь все болтают в школе. Он у меня недавно освободился. Избил там одного, ну и сел.

– Мне жаль. Он тебя… не обижает? – не сразу подобрал слово Дима.

– Да нет, – мне приятна была его забота. – Меня – нет. Ругается только из-за всего подряд.

Я хотела пойти на остановку, но Дима вызвал такси. Мы оба устроились на заднее сиденье, и только там он вновь взял меня за руку. И не выпускал, пока не приехали. Честное слово, это была самая упоительная поездка в моей жизни. У водителя негромко играла старенькая песня «Отель Калифорния», потом что-то ещё такое же лирично-романтичное. В салоне было тепло и уютно. Мы сидели плечом к плечу, переплетя пальцы. А за окном проносились сверкающие огни вечернего города.

***

На следующий день весь класс узнал, какая кара постигла Зеленцову и Бусыгину. И за какие грехи. Рассказывали, что Женькина мать устроила вчера грандиозный скандал, и Ян Маркович её чуть ли с охраной не выпроводил. Хотя, зная наших сплетниц, можно с уверенностью сказать, что наверняка народ сильно приукрасил событие. Однако Лиду с Женькой наказали – это факт. Заставили мыть полы в нашем классном кабинете целую неделю, ну и заплатить мне за испорченную одежду.

Наши, если честно, тоже сволочи. Мало того, что подшучивали над ними весь день, так еще и уходя из кабинета, Шлапаков, а за ним и Окунев плюнули на пол. Я хоть и зла была на Зеленцову, но это момент меня ужасно покоробил. Я даже с Димой потом поделилась, когда мы после уроков пошли гулять. Он ничего не сказал, но лицо сделалось такое, будто ему стало очень противно.

Деньги за одежду, чего я, в общем-то, не требовала и не ожидала, Женькина мать передала мне через классную, в конверте. Пять тысяч одной бумажкой.

Я вдруг почувствовала себя несметно богатой. Наверное, было бы достойно и гордо не взять этот конвертик, но я взяла. Блузку они мне действительно испортили, какое-то сальное пятно на белой тонкой ткани ни в какую не отстирывалось. Так что придется покупать новую. А остальные деньги… в общем, возникла у меня одна безумная идея.

На другой день я подошла к классной и спросила, отчего-то вдруг волнуясь:

– А можно сдать на поездку? Ещё не поздно?

– Ты передумала? – обрадовалась Александра Михайловна. – Вот молодец! Правильно…

И она взялась расписывать, как в лагере будет чудесно, какая там нас ждет насыщенная программа, как в целом замечательно съездить куда-то с родным классом, ведь скоро выпускной… Как будто меня всё это хоть сколько-то волновало. Нет, нисколько. Я хотела до замирания сердца только одного – поехать туда именно с Рощиным.

За эти несколько дней мы невероятно сблизились. Настолько, что я вечером по нему тосковала и с нетерпением ждала утра. А Дима без всякого стеснения брал меня за руку и на улице, и даже в школе.

С ним рядом я чувствовала себя… нет, не просто счастливой. Счастье – это как-то банально и избито в сравнении с тем острым, одуряющим чувством, что я испытывала. Когда он обволакивал взглядом, когда улыбался, когда касался меня, когда говорил что-то хорошее, у меня сердце то выпрыгивало, то переставало биться, честное слово. И, конечно, мне безумно, просто нестерпимо хотелось провести с ним целые выходные.

Я как-то даже не подумала, что он может не поехать. Что у него могут быть свои какие-то причины отказаться от лагеря. Наши ведь всегда рвались на подобные выезды.

Мы гуляли с ним по парку неподалеку от моего дома. Не самое красивое место, но зато здесь уединенно и дворники не торопились убирать опавшую листву. И казалось, будто идешь по мягкому пестрому ковру. А запах пряной свежести кружил и без того задурманенную голову.

– Наши завтра едут в какой-то лагерь, – мимоходом бросил он.

Я остановилась.

– А ты разве не едешь?

– Нет. Я всё такое… не люблю. Да и на выходные обещал уже матери съездить с ней по делам…

Наверное, разочарование так явно проступило у меня в лице, что Дима не договорил. Посмотрел на меня вопросительно.

– Что-то не так?

– Да я думала, что ты тоже поедешь. Наши же классы едут вместе. Я надеялась… ну, хотела, чтобы мы с тобой…

Расстроенная, я запуталась в словах и замолкла.

– Извини, – посмотрел он на меня с искренним сожалением. – Ну, давай в следующие выходные что-нибудь придумаем?

Я кивнула, мол, да, конечно, но, что уж, обидно стало до слез. Лучше бы я тоже не сдавала деньги, потому что ехать теперь сразу расхотелось.

Дима пытался меня развеселить, и я делала вид, что у него получается, но, наверное, не слишком правдоподобно. Он проводил меня домой, на этот раз даже в подъезд зашел, где сегодня, слава богу, было убрано, тихо и не накурено.