Всю работу возглавил Никон, член кружка ревнителей, в свое время никому не известный крестьянин, потом священник Нижегородского уезда, монах Соловецкого монастыря, игумен Кожеозерского монастыря в Поморье. Фанатическая вера, большой ум, решительный характер, слава оратора, проповедника, впадавшего в состояние экстаза, вдохновения, к тому же — «чудотворца», провидца и целителя сделали его имя известным, и не только в церковных кругах. На него обратил внимание Алексей Михайлович.

В 1646 году Никон приехал в Москву, Состоялась встреча с царем, после нее началось стремительное возвышение: тогда же он стал архимандритом Новоспасского монастыря, служившего усыпальницей Романовых, через два года — митрополитом Великого Новгорода, еще через четыре, после смерти Иосифа, — патриархом Московским и всея Руси.

Колокольня церкви Иоанна Златоуста в Коровниках. Ярославль.

Избрание на высший пост в русской православной церкви выглядело необычно торжественно, пышно, величаво: сам царь, стоя на коленях, в присутствии высших сановников государства, светских и духовных, со слезами на глазах умолял его принять высший сан.

Алексей Михайлович, возложивший надежды на сильного духом и телом Никона, поручил ему проведение реформы в церкви, которая, как он не без оснований полагал, не всем придется по нраву.

Никон быстро забыл своих друзей из кружка ревнителей, их, и свое в том числе, недоверие к ученым грекам и киевлянам и перешел на грекофильские позиции. Спустя полгода с небольшим новый патриарх разослал память по всем церквам: отныне земные поклоны заменить поясными, а двоеперстие — троеперстием.

Тем временем ученые богословы заново перевели с греческого богослужебные книги. От старых книг, по которым служили в середине века, они отличались немногими уточнениями, исправлениями. Например, вместо «певцы» в новых стояло слово «песнопевцы», «вечного» — «бесконечного», «молюся» — «прошу» и так далее. Ничего существенного новые книги, которые по повелению Никона отпечатали и рассылали по церквам, не вносили; основы православия, догматы религии остались неприкосновенными. Вводились только уточнения, единообразие, унификация в церковные книги и молитвы, по ним читавшиеся.

С отступлениями от обрядов тоже оказалось не так, как думали ревнители благочестия: они исходили не от русской, а от греческой церкви.

Проведение реформы началось, и Никон вложил в это свои недюжинные способности, железную волю, фанатизм, нетерпимость к инакомыслящим. Но столкнулся с противником, равным себе. Против него выступили бывшие соратники и друзья по кружку ревнителей «древлего благочестия». Возглавил их протопоп Аввакум, во всем похожий на Никона, — человек страстный и горячий, фанатичный и нетерпимый.

«Мы же, — говорит протопоп о первой реакции членов кружка на меры Никона, — задумалися, сошедшеся между собою: видим, яко зима хощет быти; сердце озябло и ноги задрожали».

Ревнители пишут царю, возражая против реформы. Но их не слушают. Свои проповеди и призывы сохранить «древлее благочестие», взбудоражившие Москву и страну в начале 50-х годов, они не прекращают; наоборот, усиливают их, обращают к широким слоям верующих столицы, а потом и других городов, уездов. Аввакум, глава ревнителей, яростно спорит с Никоном, обличает во весь голос его сторонников — никониан: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един день. Перво бы Никона — того собаку разсекли бы начетверо, а потом бы никониян тех».

Никон, столь же неуживчивый, непреклонный и беспощадный, в отличие от Аввакума, получил власть. Да и какую! Необъятную! Не довольствуясь положением духовного владыки, что давало ему в руки почти неограниченные возможности по духовному ведомству, он властно вмешивался в дела мирские: во время отлучек царя возглавлял все правительственные дела, указывал боярам, игнорировал и оскорблял их.

Своих оппонентов — Аввакума, Неронова, Федора и прочих — он отправил в ссылку или отдал «под начал» в монастыри. Весной 1654 года созвал церковный собор, на котором держал речь: нынешняя русская церковь отступила от древних чинов и обрядов, в богослужебных книгах и церковных службах появились ошибки в сравнении с древними образцами. По требованию Никона собор одобрил принятые им меры.

Затем последовали другие: слово «аллилуйя» по его велению стали произносить не дважды, а трижды; двигаться вокруг аналоя стали не по солнцу (посолонь), а против солнца. Внес он изменения в церковную и монашескую одежду.

Собор одобрил реформу, но с условием: привести нынешние обряды в соответствие с древней церковной практикой, греческой и русской. Он исходил из того, что и в греческой церкви не все осталось таким, как в древности; изменения коснулись и ее, прошло ведь много столетий.

Никон вскоре после собора в письме к Паисию, патриарху констатинопольскому, просил его высказать мнение о спорных обрядовых делах. Тот прислал ответ, но ждать пришлось довольно долго. А до его получения Никон, человек нетерпеливый, горячий, успел принять приехавшего в Москву за милостыней Макария, патриарха антиохийского, и провести новый церковный собор (1655 год).

Приезжий владыка в расчете на богатые дары, а Никон на них не скупился, одобрил все его реформаторские меры и сам кое-что предложил. Московский патриарх все быстро претворял в дело, менял русские церковные обряды. На соборе Макарий и несколько греческих епископов прокляли приверженцев двое персти я.

Вскоре после собора пришло письмо из Константинополя, Паисий осторожно и уклончиво пояснял: важно следить за ошибками в вероучении, исправлять их; а обряды не столь уже существенны, их можно не трогать. Мудрый совет одного из «вселенских патриархов» не остановил Никона; в следующем году на очередном соборе всех сторонников старых русских обрядов отлучили от церкви.

Споры ревнителей древнего благочестия и никониан носили схоластический характер, касались обрядовой, внешней стороны церковной жизни, не затрагивая сути православного вероучения. Но фанатизм спорящих, их неуступчивость делали свое дело — с обеих сторон сыпались обвинения и проклятия, брань и угрозы.

В глазах ревнителей Никон — «волк в овечьей коже», «собака», «диавол», «враг церковный и еретик», «злый вожь», «адов пес» и т. д. Никониане отвечали тем же. Лазаря, одного из ревнителей, назвали «волком», «треокаянным Лазарем», «клеветником и мятежником», а его сочинения — «прелестным писанием» (от «прельщать» — смущать, призывать, обманывать), ложным и богомерзким.

Сторону ревнителей принимали многие знатные и богатые бояре, церковные иерархи, крестьяне и посадские люди. Первые опасались крайнего усиления власти царя и патриарха, ущемления своих прав и привилегий. Вторые видели в